– Она собирается выйти замуж за Флориано?
– Так прямо она мне ничего не сказала об этом, но у меня такое чувство, что ей уже не терпится завести собственных ребятишек, пока она еще молода и может себе это позволить.
– Чудно! Ма, следующее поколение уже…
– Кстати, о следующем поколении. Сегодня утром я разговаривала с Алли. Она собирается на пару неделек в Атлантис вместе с маленьким Бэром. Не могу дождаться! Алли надеется, что ты еще тоже будешь здесь, – многозначительно добавила Ма.
– Даже если я слетаю в Лондон на собеседование, то постараюсь обязательно вернуться, чтобы увидеться с ними. Ну, а если уж никак не получится, то по крайней мере у тебя появится полноценная замена в лице малыша, и ты не станешь сильно скучать без меня. Будет над кем квохтать. Боже мой, кажется, еще вчера я сама была маленькой девочкой, болела и лежала в постели в этой же самой комнате, прислушиваясь к истошным крикам Электры, от которых сотрясался весь дом! – Я невольно улыбнулась, вспомнив, как все это было.
– Будем надеяться, что и сейчас ты уже на пути к полному выздоровлению. Однако, Тигги, холодает. Пора вернуться в дом.
– И немедленно в кровать, – приказала мне Ма, едва мы переступили порог. – Я принесу тебе чай наверх.
– Но вообще-то, коль скоро у нас есть лифт, которым можно пользоваться, можно я посижу хоть немножко на кухне вместе с тобой и Клавдией? Мне наверху так одиноко, – жалобно добавила я.
– D’accord, – согласилась Ма. – Давай сюда свое пальто. Пойду, повешу вместе с моим.
Я отдала ей пальто, а сама заторопилась по коридору на нашу просторную уютную кухню: в детстве это было мое любимое место в доме. Когда я болела, то самой большой наградой для меня было позволение спуститься вниз и побыть какое-то время вместе с Клавдией. Я тут же бралась помогать ей готовить, а Ма в это время занималась какими-то другими делами.
– Знаешь, Клавдия, если бы запахи можно было закупоривать в бутылочки, то я обязательно купила бы себе бутылочку с запахом твоей кухни, – сказала я, заходя на кухню и целуя экономку в щеку. Клавдия тотчас же отвернулась от кастрюли, в которой помешивала какой-то очень вкусно пахнущий суп. От моих слов ее морщинистое лицо расплылось от удовольствия.
– Тогда нам пришлось бы выпускать целую серию самых разных запахов, потому что даже в течение одного дня на кухне могут витать самые разные запахи. – Клавдия наполнила чайник водой и включила его.
– Ты видишь, Клавдия? Я уже спустилась вниз. И даже выходила вместе с Ма на небольшую прогулку.
– Вижу, вижу. И я только рада этому. Я тоже думаю, что тебе нужен свежий воздух. А Марину, как и большинство парижан, свежий воздух просто ужасает.
Я уже привыкла к уничижительным выпадам Клавдии в адрес французов. Будучи немкой, да еще в преклонных годах, не так-то просто избавиться от застарелой вражды. Как сказали бы сами французы, такая своеобразная дань этикету, de regueur.
– Трудно тебе сейчас… работается без папы? – спросила я у нее.
– Конечно, трудно, Тигги. Еще как трудно. Нам всем сейчас приходится трудно. Без твоего отца дом потерял свою душу… Я…
Впервые за всю свою жизнь я увидела Клавдию на грани слез. И хотя мои отношения с нашей экономкой были гораздо более тесными и доверительными, чем у других моих сестер, еще никогда я не видела ее в таком эмоциональном состоянии.
– Хотелось бы, чтобы все сложилось по-другому, – бросила она и жестом указала мне на стул, потом поставила передо мной тарелку с двумя сдобными булочками и небольшую вазочку с вареньем.
– Чтобы Па Солт был жив, да?
– Да, именно это я и хотела сказать.
Но тут на кухню вошла Ма, и Клавдия сразу же нацепила на себя свое обычное непроницаемое выражение лица.
– Чаю? – обратилась она к ней.
Через пятнадцать минут Ма настоятельно потребовала, чтобы я вернулась к себе и прилегла немного отдохнуть. Увидев, как она достает ключ от лифта из коробочки для ключей, стоявшей рядом с дверью, я тут же почувствовала себя заключенным, которого снова насильно водворяют в камеру. В холле я примостилась у Ма за спиной и внимательно наблюдала за тем, как она отпирает дверь в панели, а потом сдвигает ее в сторону. Потом проследила, как именно она открывает дверь, чтобы попасть в кабинку лифта.
– А почему папа решил не афишировать, что у нас дома есть лифт? Как думаешь, Ма? – спросила я, пока лифт вез нас наверх.
– И не спрашивай меня, cherie. Понятия не имею. Вполне возможно, он просто не хотел, чтобы вы, девочки, без конца катались на нем туда-сюда. А может быть, и самолюбие взыграло. Не хотел показывать своим дочерям, каким он стал слабым и немощным.
– То есть сердечный приступ был не внезапным?
– Я… Нет… То есть да… Что, между прочим, лишний раз доказывает, какими серьезными могут быть проблемы, связанные с сердцем. С этим не шутят, – намеренно подчеркнула Ма, когда лифт остановился на нашем этаже. – Пока ложись отдыхать, Тигги, а я подумаю над тем, можно ли тебе поужинать вместе с нами внизу.
Ма распрощалась со мной у дверей моей комнаты. Оставшись одна, я подошла к окну, уселась на подоконник и принялась упорядочивать свои мысли. Хотя за свою жизнь я перевидала в Атлантисе множество дивных заходов солнца, но всякий раз это зрелище наполняло мою душу неизъяснимым волнением. Вот и сейчас лучи заходящего солнца подсвечивали горы, заливая их золотисто-оранжевым светом. Такое впечатление, что они полыхают в огне. Но зато какой же гнетущей кажется мне нынешняя тишина в доме. В прошлом Атлантис всегда полнился звуками: музыка, доносившаяся из комнаты какой-нибудь из сестер, веселый смех, громкие пререкания, жужжание мотора нашего скоростного катера, устремляющегося по водной глади к причалу, мерный гул газонокосилки, работающей на лужайке.
А сейчас, несмотря на присутствие в доме Ма и Клавдии, он кажется мертвым. Такое ощущение, будто из него вдруг исчезла вся жизненная энергия и сила, которую когда-то он черпал у отца и моих сестер. И сейчас в доме обитают лишь призраки, призраки прошлого. Как это грустно, и как же, должно быть, угнетает такая атмосфера. Интересно, каково Ма и Клавдии жить в этом огромном пустом доме? И так изо дня в день… И что им здесь делать? Собственно, Клавдия готовит еду только для одной Ма, да еще следит за порядком в доме, куда сейчас так редко наведываются мои сестры. А Ма? Каково это – остаться в огромном, но опустевшем гнезде? Ведь Атлантис был для обеих женщин смыслом их жизни, а сейчас наверняка им кажется, что перед ними разверзлась зияющая пропасть.
– Я не хочу здесь оставаться без папы и без сестер, – пробормотала я, сползая с подоконника. А ведь мне действительно стало заметно лучше. И уж, во всяком случае, двух с половиной недель в Атлантисе мне вполне хватило, чтобы понять, что я уже переросла дом своего детства.
– Я хочу снова вернуться к своей жизни, – проговорила я, обращаясь к себе. – Точнее, мне еще предстоит найти эту свою жизнь.
