В послевоенные годы так называемая национально-культурная политика в СССР была направлена на формирование метанациональной общности — новой исторической формации — советского народа. Государственная политика по отношению к народам, особенно в послесталинский период, строилась на единой идеологии, на доминировании подходов по унификации социально-политического многообразия этносов, хотя по остаточному от сталинской эпохи принципу этносы, умышленно неверно определяемые понятием «национальность», всё же признавались субъектами культуры.
К 1980-м годам Юг России превратился в высокоразвитый социокультурный регион. В каждой республике, крае и области действовали университеты, а всего в регионе насчитывалось около пятидесяти вузов. Научный потенциал был представлен 8 научными учреждениями АН СССР, более чем 70 научно-исследовательскими институтами, где было занято порядка 40 тысяч научно-педагогических работников, среди которых было 1200 докторов и около 15 тысяч кандидатов наук. В регионе работало 10 членов АН СССР. Высокого уровня и всеобщего признания достигла художественная культура Северного Кавказа как органичная часть советской культуры. При этом жёстко регулируемый идеологизированный процесс развития советской унифицированной по отношению к традиционным этносам культуры оказывал нивелирующее влияние на традиционную культуру. У русского же населения русская и советская культура стали почти синонимами.
В конце 1980-х — начале 1990-х годов общий кризис социалистической идеологии, составлявшей мировоззренческую основу системной целостности метанациональной общности советского народа и его культуры, привёл к сегментации постсоветского культурного пространства, которое становится мозаичным, многосоставным, состоящим из типологически различных культурных систем, наложенных при этом на искусственно отстроенные политические формы так называемых «национальных республик».
Некогда единое культурное пространство региона сегментируется на: традиционного типа северокавказскую культуру, состоящую из многочисленных этнотрадиционных культур; близкую к ней по ценностной системе исламскую культуру; русскую, включая казачью, традиционную культуру; остаточную «советскую» культуру и постсоветскую «массовую» озападненую культуру. Все они находятся в состоянии латентной и открытой конфликтности
[27].
Системный баланс культур, сложившийся на Северном Кавказе за романовский, а потом и советский периоды, оказался разрушен, что привело к всеобщему кризису не только советской идентичности, но и русской. Стремясь подтолкнуть Россию к модернизации на основе американизации или европеизации, к новой принудительной смене социокультурного кода, культурная политика федеральных властей, а также деятельность либеральных СМИ были направлены на дискредитацию всего, что было связано с Российской империей и СССР. Такая политика лишь углубляла кризис русского самосознания, создавала образ русской культуры как вторичной, якобы ретранслирующей европейские культурные модели, что в полиэтничном государстве не могло не иметь негативных последствий.
Процессы глобализации, а также кризис русской идентичности привели к возобновлению многоканальности воздействия на регион. Прежде всего воздействия восточного, в первую очередь арабского, культурного влияния. На этой основе была актуализирована этническая, религиозная и, что стало наиболее разрушительным, политическая накачка северокавказской самоидентификации горских народов в формате культурно-цивилизационной оппозиции России.
В какой-то момент стала очевидна тенденция к ослаблению доминантной роли русской культуры на Северном Кавказе и нарастанию борьбы за замещение её западной массовой культурой, а также различными исламистскими суррогатами. Северный Кавказ, особенно Дагестан, Чечня, Ингушетия, постепенно начал приобретать в цивилизационно-культурном отношении всё более сущностные восточные черты, замещая архаичную, традиционную ментальность, которая и так была ослаблена за советский период привнесёнными извне исламизированными культурными кодами арабской цивилизации. Тем не менее отношения между двумя ведущими конфессиями — Православием и традиционным Исламом — даже в самые сложные периоды продолжали сохранять миролюбивый характер
[28], основанный на отказе от политики взаимного прозелитизма. Чего не скажешь о том же арабском мире, где исламисты не только жёстко насаждают свою веру, но и, зачастую, уничтожают христиан, стирая с лица земли их святыни. В итоге с ослаблением как советского, так и русского культурного влияния, в условиях глубокого системного кризиса на Северном Кавказе, получили распространение нетрадиционные, политизированные течения ислама, такие как ваххабизм или салафизм
[29].
Нынешние этнокультурные процессы на Северном Кавказе характеризуются неустойчивостью, противоречивостью взаимодействия традиционалистской, «фундаменталистской» и модернизационной альтернатив. Всё это может стать культурной легитимацией как ослабления, так и укрепления позиций России на её южных рубежах в условиях всё нарастающих вызовов глобализации и геополитических трансформаций на Кавказе. В этих непростых условиях главным фактором укрепления единства России, а также сохранения интегрированности в её составе Северного Кавказа, вновь становится русский народ, который на протяжении веков консолидировал один из самых полиэтничных регионов мира.
В настоящее время в Северо-Кавказском федеральном округе проживает более 9 млн человек. Из них русские — 2,7 млн человек, что составляет порядка 30 % всего населения СКФО, и большинство из них, что очевидно, проживает в Ставропольском крае. Для сравнения, в ЮФО до выделения из его состава СКФО, проживало 23,1 млн человек, из которых более 15 млн были русские, в том числе малороссы и белорусы. К ним прибавлялись представители других славянских народов — поляки, болгары, а также другие народы, которые вместе с русскими составляли более 66 % от общей численности населения.
Не менее важный фактор интеграции Северного Кавказа — Русская Православная Церковь, которая всегда формировала и отстаивала высшие ценности, выработав при этом конструктивные формы взаимоотношений на Северном Кавказе с другими традиционными религиями, в первую очередь с традиционным для Кавказа исламом. Православные епархии поддерживают конструктивные взаимоотношения с духовными управлениями мусульман, часто выступают с совместными заявлениями и акциями, направленными на противостояние экстремизму, терроризму, разжиганию межэтнических и межконфессиональных противоречий
[30]. Однако на фоне разрушения советской системы без новой идеологической основы привести столь сложный регион к долговременному равновесию и системному согласию будет довольно сложно. Идеологический вакуум выбивает почву из-под ног у тех, кто пытается сегодня на системном уровне противостоять привносимой извне и действующей в интересах Запада арабской исламизации Северного Кавказа. В то время как традиционный ислам под воздействием такого мощного натиска отступает. Как высказывается на этот счёт известный российский учёный чеченского происхождения, главный научный сотрудник Комплексного научно-исследовательского института имени Х. И. Ибрагимова РАН Вахит Акаев: «Что мы сегодня строим, я не понимаю. Социализм мы уже не строим. Индустриализации у нас нет, мы остановились. Скорее у нас произошёл откат от тех позиций в индустриализации, которых мы достигли в годы Советской власти, мы уступили, ушли. И что у нас сейчас есть? Постиндустриальное общество? Какое общество мы строим? Мы даже теоретический ответ пока не получили. Это должно быть стратегическим вопросом для государства, для теоретиков, для учёных, для социологов, для философов. Но ответа нет. Теории нет. Поэтому мы и шарахаемся, начинаем друг на друга стрелки переводить, искать виновных. Но кому это выгодно? Нам? Простому русскому человеку, или сельскому жителю Чечни? Традиции надо сохранять, углублять эти традиции, укреплять. Русские потеряли эти традиции, но традиционный русский человек, воспитанный на православии, нам близок»
[31].
