– Но вспомнишь. – Голос Хранителя звучал спокойно, но безжалостно. – Абсолютно все. Каждую душу, что ты уничтожил, каждую отнятую жизнь. Ты вспомнишь все, рыцарь. И мы только начали.
Это продолжалось вечно.
Каждый раз я оказывался в каком-то месте и смотрел разыгрывавшийся передо мной спектакль, а главную роль в нем исполнял бессердечный Неблагой Принц, отрешенный, жестокий и безразличный. Я охотился в лесу на людей, упивался их страхом и загонял до изнеможения. Убивал по прихоти королевы: как какое-то одно существо, по несчастию навлекшее ее гнев, так и целые семьи, лишь бы ее развлечь, а иногда и деревни, чтобы те послужили для других примером. Я соревновался с братьями за благосклонность Мэб, вел собственные коварные дворцовые игры, которые зачастую заканчивались предательством и кровопролитием. Соблазнял множество человеческих девушек, после чего разбивал их сердца, превращая бедолаг в бледные подобия себя, пустынные оболочки, способные только заламывать руки и бесконечно оплакивать свою утрату.
Пока я переживал эти зверства, то не чувствовал ничего. Но Хранитель вытаскивал меня на пару мгновений, и я едва не погибал под тяжестью груза содеянного мною ужаса. На меня наваливалось преступление за преступлением, они придавливали меня к земле, к кошмарам моей жизни добавлялось все больше воспоминаний и стыда. После каждого погружения мне хотелось свернуться и умереть от чувства вины, но Хранитель давал на размышления пару минут, а потом забрасывал в следующий смертельный спектакль.
Наконец, казалось, спустя годы, а то и столетия все закончилось. Я лежал на полу, обхватив голову руками, и задыхался, готовясь очутиться в очередном кошмаре. Но на этот раз ничего не произошло. Надо мной раздался отдаленный и твердый голос Хранителя:
– Финальное испытание начнется на рассвете.
Затем он исчез, оставив меня одного.
Мои мысли, вновь принадлежавшие мне, неуверенно выбирались наружу, прощупывая возникшую тишину. Но в образовавшийся вакуум разом хлынули все воспоминания о прошлых преступлениях Неблагого Принца, о его кошмарных поступках, сотворенных им ужасах и порочных деяниях – они все скопом набросились на меня с криками, воплями и отчаянным воем, и я вдруг сообразил, что тоже кричу.
Пак и Ариэлла ворвались в мою комнату с оружием наготове и изучили покои на предмет нападавших. Обнаружив меня на полу на коленях с мокрым от слез лицом, скорченным в мучительной гримасе, они побледнели от шока.
– Эш? – прошептала Ариэлла и подошла ко мне. – Что случилось? В чем дело?
Я резко от нее отпрянул. Она не знала – ни один из них не должен был узнать – об ужасах, что я совершил, о крови, в которой мои руки оказались по локоть. Я не выдержу их изумления, презрения и отвращения, если они выяснят, кто я на самом деле такой.
– Эш?
– Отойдите, – процедил я сквозь зубы, и ее глаза расширились. – Держитесь от меня подальше. Оба. Просто… оставьте меня в покое.
Ариэлла уставилась на меня… и на краткий миг я увидел черты Бринны в момент, когда говорил ей, что наши встречи были просто игрой. Этого вынести я просто не смог.
Проигнорировав их попытки до меня дозваться, я промчался мимо и выбежал в коридор замка.
Лица преследовали меня, куда бы я ни направлялся, они сверлили меня холодными, обвиняющими взглядами, заполняя сознание.
– Эш, – прошептала Бринна, обхватив себя руками и наблюдая за мной из алькова, – ты сказал, что любишь меня.
– Мои сестры, – произнесла нимфа, выплыв из-за угла и вытаращившись на меня горящими черными глазами. – Моя семья. Ты убил их всех. Всех до единого.
– Демон, – процедил старый фермер, его глаза наполнились слезами, он тыкал в меня дрожащей рукой. – Ты отнял у меня ребенка. У меня больше никого не осталось, а ты забрал его у меня. Чудовище.
«Простите», – обращался я к ним, но, разумеется, они не слышали. Они давным-давно умерли, их горечь и ненависть не нашли выхода, и никакими моими словами или поступками ничего не исправить.
До меня из дальней части коридора доносились голоса Пака и Ариэллы, они звали меня по имени, желали найти. Только я не заслуживал их заботы. Не заслуживал знать их, два ярких создания в жизни, полной тьмы, крови и смертей. Я разрушал все, к чему прикасался, даже тех, кого любил. В итоге я уничтожу и их.
– Убийца, – прошептал Роуэн, скользнувший из дверного проема, и я унесся от него прочь, практически ослепленный слезами, даже не глядя, куда бегу. Вдруг пол под моими ногами испарился. Я покатился вниз по длинному лестничному пролету, мир безумно вертелся до тех пор, пока я с резким выдохом не приземлился у его подножия, ощущая режущую боль в руке и боку.
Стиснув зубы, я с трудом поднялся, прижал руку к ушибленному плечу и осмотрелся. Вокруг было темно, тени поглотили каждый миллиметр пространства. Единственным источником света оказалась догорающая свеча, мостившаяся в раззявленной пасти каменной горгульи. Рядом со зловеще ухмылявшимся созданием высилась массивная каменная дверь, чуть приоткрытая и словно приглашавшая зайти в склеп. Из зазора под ней сочился холодный сухой воздух.
Устремившись вперед, я протиснулся через небольшой проем и с другой стороны двери изо всей силы надавил на камень ушибленным плечом. Массивная створка с грохотом сдвинулась с места, отрезала от меня слабый свет, и, встав в пазы, погрузила помещение в непроглядную темноту.
Я не знал, что меня окружает, да и меня это не волновало. Пройдя дальше на ощупь, я уперся в угол, повернулся к стене спиной и осел на пол. Мне стало холодно, я даже начал дрожать, но только возрадовался дискомфорту. Темнота пахла пылью, известняком и смертью. Но от голосов, от шепота, шипящего в уши обвинения – яростные, полные ненависти и вполне обоснованные – уйти не удалось.
Чудовище.
Демон.
Убийца.
Я содрогнулся от холода и стыда одновременно, затем прижался лицом к коленям и позволил обвинениям вертеться вокруг меня в безумном танце.
Так вот кем мы на самом деле являлись. Что из себя на самом деле представлял я.
«На рассвете», – сказал Хранитель. Финальное испытание начнется на рассвете. Если я на него не приду, то провалюсь. А если провалюсь, то останусь здесь навечно, один.
Как и должно быть.
Время ускользало. Прислушиваясь к голосам, я потерял себя. Порой они рыдали, иногда оскорбляли меня, бросаясь жестокими, злобными словами, пропитанными горечью и ненавистью. А изредка просто задавали вопросы. Почему? Почему я так поступил? Зачем разрушил их, их жизни, их семьи? Зачем?
У меня не было ответов. Никакие мои объяснения не помогут им обрести покой, никакими извинениями не искупить вины за содеянное. Что бы я ни сказал, это лишь пустые буквы, лишенные смысла. Как я мог быть настолько ослеплен желанием заполучить душу? Даже думать смешно, как я допустил мысль, что во мне могла бы поселиться душа, не запятнанная веками кровопролитий, злобы и смертей.
