Мы постоянно находимся в сфере внешних воздействий, подчиняемся их приказаниям и принимаем их приговоры. Смитам нравится новая пьеса, Джонсы идут смотреть ее и повторяют приговор Смитов. В вопросах морали, религии, политики люди держатся тех или иных взглядов не потому, что изучали предмет и думали, а исключительно под влиянием настроения. Прежде всего, в любое время и при любых обстоятельствах своей жизни, совершая любой поступок, человек обязан и будет одобрять самого себя, а если он тут же пожалеет о содеянном, то только для того, чтобы вновь одобрить самого себя; однако, в основном, самоодобрение в большинстве важных вопросов ведет начало от одобрения окружающих, а не от детального рассмотрения данного предмета. Магометане являются магометанами потому, что они родились и воспитаны в этой вере, а не потому, что пришли к каким-то выводам и могут веско обосновать свое магометанство. Мы знаем, почему католики являются католиками, пресвитериане – пресвитерианами, баптисты – баптистами, мормоны – мормонами, воры – ворами, монархисты – монархистами, члены республиканской партии – республиканцами и члены демократической партии – демократами. Мы знаем, что причиной тому – среда и общность мыслей и вкусов, а не размышления и анализ; что вряд ли на земле найдется хоть один человек, который приобрел взгляды на мораль, политику и религию не под влиянием своей среды и общения с окружающими, а каким-нибудь иным путем. Подводя итоги, можно сказать, что нет другой точки зрения, кроме точки зрения Кукурузной Лепешки. И, в широком смысле, Кукурузная Лепешка – и есть самоодобрение.
Самоодобрение в основном достигается через одобрение других. Результат этого – приспособление. Иногда приспособление бывает вызвано корыстными деловыми интересами, интересами куска хлеба с маслом, но я считаю, что это случается не всегда. Я думаю, что в большинстве случаев оно бессознательно и непредумышленно и рождается из естественного стремления человека снискать расположение окружающих, их поощрение и похвалу, стремления, обычно столь сильного и настойчивого, что противиться ему невозможно и оно обязательно одержит верх.
Всякий поворотный момент в политике выявляет точку зрения Кукурузной Лепешки особенно сильно в двух ее главных видах: в материальном, идущем от психологии собственного кармана, и – чаще – в эмоциональном, когда человек не в силах вынести одиночества, не может пережить немилости, не может стерпеть холодного и безучастного отношения, – он хочет высоко стоять в глазах своих друзей, хочет, чтобы все ему улыбались, хочет, чтоб его приветствовали, хочет слышать драгоценные слова: «Уж он-то на верном пути!» Пусть эти слова произнес осел, но осел высокопоставленный, осел, чье одобрение – золото и брильянты для осла поменьше чином, и оно дарует славу, и почести, и счастье, и место в ослином стаде. Ради этой мишуры человек готов затоптать в грязь свои взлелеянные целой жизнью взгляды, а вместе с ними и свою совесть. Мы видали, как это бывает. В миллионе случаев, не меньше.
Людям кажется, что они думают о важных политических вопросах; верно, они думают, только думают не самостоятельно, а вместе со своей партией; они читают литературу своей, а не враждебной партии; они приходят к каким-то убеждениям, но убеждения эти – следствие одностороннего взгляда на предмет и потому не имеют особой ценности. Как пчелы, они роятся в своей партии, они живут чувствами своей партии, они радуются одобрению своей партии, и куда бы ни повела их партия, туда они и пойдут – бороться за право и честь или шагать через грязь, и кровь, и месиво изуродованной морали.
На наших недавних выборах одна половина нации была страстно убеждена, что в серебре – спасение, другая так же страстно была убеждена, что в нем гибель. Думаете ли вы, что хотя бы десятая часть каждой партии сколько-нибудь представляла себе, почему у них вообще должно быть какое-то мнение? Я пытался докопаться до сути этой великой проблемы, да так ничего и не выкопал. Одна половина нашего населения стеной стоит за высокие ввозные пошлины, другая – наоборот. Значит ли это, что они изучают этот вопрос и проверяют его на практике, или они только чувствуют? Пожалуй, последнее. Я изучил досконально и эту проблему – и ничего не достиг. Мы только и делаем, что чувствуем и принимаем чувство за мысль. В результате мы получаем целое, почитаемое нами за благо. Имя его – Общественное Мнение. С ним нельзя не считаться. Оно определяет все. Некоторые думают, что это – глас божий.
Некоторые удивительные истории, очень похожие на правду
Подлинная история великого говяжьего контракта
Хочу кратко поведать моим соотечественникам о моем скромном участии в этом деле, которое так взволновало общество, породило столько противоречивых суждений и попало на страницы американских и европейских газет в искаженном виде и с нелепыми комментариями.
Я торжественно заявляю, что каждое мое слово может быть полностью подтверждено официальными материалами из федеральных архивов.
Эта грустная история началась так:
Джон Уилсон Маккензи, ныне покойный, из Роттердама, округ Чемунг, штат Нью-Джерси, заключил примерно 10 октября 1861 года контракт с федеральным правительством на поставку генералу Шерману тридцати бочек с говядиной.
Отлично!
Он отправился с говядиной к Шерману, но когда он привез ее в Вашингтон, Шерман ушел в Манассас; он поехал в Манассас, но Шермана там уже не было; он последовал за Шерманом в Нэшвилл, из Нэшвилла в Чаттанугу, из Чаттануги в Атланту, но так и не догнал Шермана. В Атланте он перевел дух и проделал за Шерманом весь поход к морю. Он опоздал опять – всего на несколько дней. Прослышав, что Шерман в компании других паломников отправился на пароходе «Квакер-Сити» в Святую Землю, он отплыл с говядиной в Бейрут, рассчитывая опередить Шермана. Когда он прибыл в Иерусалим, то узнал, что Шерман не ездил на «Квакер-Сити», а вместо того отправился в прерии воевать против индейцев. Он возвратился в Америку и поехал к Скалистым горам. После семидесятидневного тяжкого странствия в прериях, всего в четырех милях от штаба Шермана, индейцы размозжили ему голову томагавком, оскальпировали его и захватили говядину. Одну бочку, впрочем, армия Шермана у индейцев отбила, и, таким образом, уже будучи мертвым, отважный путешественник частично выполнил свой контракт. В завещании, которое было найдено в его дневнике, он поручил все расчеты с правительством Бертоломью В., своему сыну, и Бертоломью накануне своей кончины составил следующий окончательный счет: «Соединенные Штаты, согласно обязательству, выданному покойному Джону Уилсону Маккензи из штата Нью-Джерси, остались должны:
За тридцать бочек говядины для генерала Шермана
по 100 долларов за бочку – 3000 долл.
Расходы по перевозке говядины и личные путевые издержки – 14 000 долл.
Итого: 17 000 долл.
Прошу оплатить».
Этот счет он оставил в наследство Уильяму Джону Мартину, который пытался получить по контракту деньги, но умер, не преуспев в этом деле. Мартин оставил контракт Баркеру Дж. Аллену, и тот тоже сделал попытку получить свои деньги. Не выжил. Баркер Дж. Аллен оставил контракт Энсону Дж. Роджерсу, которому посчастливилось продвинуть контракт до канцелярии девятого ревизора, когда беспощадная смерть прервала и окончила все его земные дела. Он оставил контракт своему родственнику из штата Коннектикут по имени Мстительный Гопкинс. Мстительный Гопкинс продержался четыре недели и еще двое суток, показав лучшие результаты в сезоне. По завещанию контракт перешел к его дяде, которого звали Веселый Джонсон. Его последние слова перед смертью были: «Не рыдайте, я счастлив покинуть сей мир». Бедняга сказал это искренно, от всего сердца. В дальнейшем контракт наследовало еще семь человек. Ни один не остался в живых. Ко мне контракт перешел от родственника по фамилии Хаббард, Вифлеем Хаббард из Индианы. Он долго таил неизбывную злобу против меня и, умирая, призвал к своему одру, сказал, что все мне прощает, и вручил мне контракт на говядину.
