Третий раздел в 1795 году стал ответом на восстание против оккупантов во главе с Тадеушем Костюшко, польским военачальником и этническим белорусом. Из России выступила походом армия Суворова, Пруссия тоже послала войска. Армии союзников разгромили повстанцев Костюшко. Россия, Пруссия и Австрия поделили остаток Речи Посполитой. И снова приобретения России превзошли добычу остальных. Если немецкие государи взяли около 50 тысяч квадратных километров каждый, Екатерине отошла территория 120 тысяч квадратных километров. Всего на долю империи Романовых пришлось около двух третей бывшей Речи Посполитой. В ее новых границах оказались Великое княжество Литовское целиком со столицей в Вильно и с балтийским побережьем, белорусский Брест, украинская Волынь с Луцком и Владимиром, Курляндия. Все белорусские земли и почти все украинские попали теперь под власть Петербурга. Исключением стали Галиция, Буковина и Закарпатье – владения Вены.
В русской дореволюционной историографии разделы Польши нередко именовали “воссоединением Руси”. Таким образом подчеркивалось, что аннексированные империей земли, кроме литовских, населяли восточные славяне – потомки подданных древних киевских князей. Этническая избирательность российских территориальных приобретений была вовсе не случайна, она обозначала перемены в самосознании русских элит, которые произошли за время ее царствования.
Если на участие в разделах как таковых Екатерина II пошла под давлением союзников и обстоятельств, выбор земель для захвата многое говорит о том, как российские элиты видели свою историческую, религиозную и этническую идентичность.
При определении первого раздела решающими доводами стали не ссылки на историю, а желание военных иметь западные рубежи, удобные для обороны. Вице-президент Военной коллегии Чернышев еще в начале 60-х годов XVIII века предложил провести границу по Западной Двине и Днепру. Так и поступили. Но в договоре, заключенном Россией и Пруссией 4 января 1772 года, присоединение белорусских и польских земель оправдано прежде всего ссылками на историю, а не стратегическими интересами. “Ее величество императрица всероссийская и Его величество король прусский обязуются самым положительным образом взаимно помогать друг другу в составленном ими предположении воспользоваться настоящими обстоятельствами, чтобы вытребовать себе те округи Польши, на которые они имеют древние права… ”9 – читаем в Петербургской конвенции между Россией и Пруссией о первом разделе Польши.
Австрийская императрица Мария-Терезия тоже подкрепляла свои притязания историческими аргументами. В российско-прусской конвенции о ней говорили так: “Ее величество императрица-королева повелела вступить корпусу своих войск в Польшу и приказала занять те округи, на которые она предъявляет прежние права”. Мария-Терезия не выносила слова “раздел”, которое, по ее мнению, подразумевало незаконный характер всего происходящего, она искала исторические оправдания своих приобретений. Их отыскали: в Средние века королевство Венгрия претендовало на Галицко-Волынское княжество. Поскольку наследниками венгерских королей были австрийские императоры, новые территории именовались королевством Галиции и Лодомерии. Второе слово образовали от искаженного названия Владимира, столицы Волыни, – хотя город пока остался в пределах Польши.
Примечательно, что в договорах о втором и третьем разделах Речи Посполитой ссылок на исторические права уже нет. Зато внутри России государственная пропаганда твердила именно о них. Границы в ходе второго и третьего разделов тоже по возможности проводили по рекам, но теперь исторические, религиозные и этнические факторы учитывались так же, как и стратегические. По случаю второго раздела Екатерина II велела отчеканить медаль, на которой изображен двуглавый орел с императорского герба. Он держит в когтях две карты: русских приобретений 1772 и 1793 годов. Над орлом выбита надпись: “Отторженная возвратихъ”. Таким образом, царица якобы возвращала России некогда принадлежавшие ей, но отторгнутые силой земли.
Утверждения о правах на ряд бывших воеводств Речи Посполитой царица подкрепить могла ссылками на историю – в начитанности ей не откажешь. Для старших внуков, Александра (будущего императора) и Константина (будущего наместника Царства Польского), она написала “Записки касательно российской истории”. В них Екатерина осветила историю Древней Руси до великого князя Мстислава и уделила много места отношениям русских князей с их польскими соперниками. Трудно усомниться, что государыня хотела получить земли Киевской Руси целиком, включая Галицию, которая отошла к Австрии после первого раздела. Вскоре после второго раздела она произнесла в присутствии своего секретаря: “Со временем обменяем у австрийского императора польские губернии на Галицкую Русь, благо Галиция ему совсем некстати”10. Екатерина так и не смогла заполучить Галицию, но во время третьего раздела настояла на том, чтобы к России отошел Владимир-Волынский. Тем самым она не позволила австрийскому императору Францу II захватить Волынь, которую он считал своей наследственной территорией от венгерских королей (королевство Галиции и Лодомерии). Австрия получила взамен Малополыпу с Краковом и Люблином и назвала ее Западной Галицией.
За двадцать лет, прошедших между первым и вторым разделом, Екатерина стала смотреть на некоторые вещи по-иному. В 1772 году ее не волновала аннексия Галицкой земли Австрией, но в начале 1790-х годов императрица уже пожелала получить эту землю. Екатерина начала видеть православные земли Речи Посполитой сквозь призму не только истории и религии, как раньше, но также этноса. 22 декабря 1792 года, уже планируя второй раздел, императрица напоминала своему послу в Варшаве, что ее целью было “избавить земли и грады, некогда России принадлежавшие, единоплеменниками ея населенные и созданные и единую веру с ним исповедующие, от соблазна и угнетения, им угрожающих”11. Таким образом, она не просто претендовала на то, что принадлежало ее предшественникам на русском троне, но и спасала единоверцев и народ, связанный с Россией общим этническим происхождением, от преследований и вероятных восстаний.
Мысли Екатерины по этому вопросу становились общеизвестны, а после второго раздела и подавления восстания Костюшко стали официальной идеологией. Взятие Варшавы армией Суворова в Петербурге праздновали с размахом, хотя по случаю второго раздела лишь отслужили молебны, а салютов не было. Екатерина верила, что православные жители прирезанных земель (украинцы и белорусы) – единокровны русским. Одновременно она не испытывала родственных чувств к полякам. В той же инструкции послу Сиверсу она обрушивается на поляков: “По испытанности прошедшего и по настоящему расположению вещей и умов в Польше, то есть по непостоянству и ветренности сего народа, по доказанной его злобе и ненависти к нашему, а особливо по изъявляющейся в нем наклонности к разврату и неистовствам французским, мы в нем никогда не будем иметь ни спокойного, ни безопасного соседа, иначе как приведя его в сущее бессилие и немогущество”12.
После занятия Суворовым Варшавы 29 октября 1794 года в умах русской элиты утвердилось мнение, что с поляками трудно жить в мире, а с украинцами и белорусами глупо жить порознь. В декабре правительство издало новый манифест. Автором документа стал Безбородко, главный советник Екатерины в иностранных делах, но текст его почти дословно повторял мысли, высказанные самой императрицей в инструкции Сиверсу два года назад. “Ее императорское величество возвратила к империи своей земли, издревле к ней принадлежавшие, отторженные от нее во времена смутные с таковым же коварством, с каковым зломышленные из поляков готовилися и ныне на ущерб России, и населенные народом с нами единоплеменным и единоверным, благочестия же ради угнетенным”13. О поляках же Безбородко писал: “Вероломство поляков обнаружилося в самой вышней степени изменническим покушением на истребление войск российских, под покровом доброй веры союзного трактата спокойно и безопасно в Варшаве бывших. Все от мала до велика участвовали в произведении сего злодейства…”14
