В 20-х годах XIX века в западных губерниях заметно вырос интерес к фольклору и языку народа. В следующем десятилетии это движение продолжилось, но ответ на вопрос о количестве “племен” на Руси по-прежнему оставался трудным. Язык, именуемый имперскими учеными русским, насчитывал множество диалектов – даже в самой Великороссии. Иван Сахаров, выпускник медицинского факультета Московского университета, в монументальном труде “Сказания русского народа о семейной жизни своих предков” (1836) выделил четыре великорусских наречия, которые, в свою очередь, имели множество поднаречий (субдиалектов). В малорусском наречии он выявил три субдиалекта. Множество диалектов зафиксировано и в Белоруссии, где в 1850-е годы обнаружили по соседству с белорусским и чернорусское наречие, а также описали на юге группы, говорившие на малороссийском диалекте. Мало кто из участников этнографических экспедиций в Западном крае сомневался, что все эти наречия принадлежат русскому языку, а их носители образуют один русский народ. Но подобные открытия вынуждали задуматься: сколько же всего диалектов? Следующий вопрос вытекал из предыдущего, ввиду того что этнографы держались принципа “одна народность – один язык”. Сколько же всего русских народностей, сколько их ответвлений?
Возможно, первым апологетом модели триединой нации стал Николай Надеждин, издатель “Философических писем” Чаадаева. Надеждин непоколебимо верил и в то, что русские бывают очень разными, и в то, что все они – один народ. В 1841 году, уже после ссылки, в которую он был отправлен в 1836 году после публикации взрывоопасных “Философических писем” (довольно скоро он займет должность редактора “Журнала Министерства внутренних дел”), Надеждин напечатал рецензию на труд австрийского языковеда-словенца по имени Ерней Копитар. В рецензии Надеждин дал историческую схему развития русских диалектов, насчитав их три: понтийский (малорусский), балтийский (белорусский) и великорусский. Согласно Надеждину, первые два были древнейшими. А третий – великорусский – возник как продукт смешения первых двух на колонизованных землях к востоку от мест первоначального обитания носителей первых двух диалектов.
Рецензию Надеждин опубликовал по-немецки и за рубежом, поэтому в России ее мало кто заметил. Тем не менее довольно скоро идея трехчастного деления языка и народа проникнет и к отечественным читателям. В 1842 году 47-летний словак Павел Иозеф Шафарик, цензор чешских книг, издал в Праге “Славянское народописание” (“Slovan sky narodopis”). Шафарик, уже тогда слывший корифеем славистики, предложил схему деления русского языка на диалекты, очень близкую предложенной Надеждиным. Более того, Надеждин в одном из своих текстов упомянул, что консультировал Шафарика. Слова о делении на три ветви единого (в глазах интеллектуалов того времени) “русского мира” стали первыми толчками языкового землетрясения, которому было суждено изменить политическую карту Восточной Европы.
Согласно Шафарику, существовали три наречия: великорусское (включая новгородский субдиалект), малорусское (жители не только подвластной Российской империи Украины, но и австрийских Галиции и Закарпатья) и белорусское. Шафарик верил в тесную связь языка и народности, поэтому описывал не только языковые общности, но и велико-, малороссов и белорусов как таковых. Хотя Шафарик никогда не проводил этнографических или лингвистических исследований “русских” диалектов, зато тщательно следил за российскими научными публикациями и поддерживал контакты с ведущими российскими славистами. В 1835 году Шафарик познакомился в Праге с Погодиным и в дальнейшем получал от него денежную помощь.
Знал Шафарик и Осипа Бодянского – уроженца Украины, профессора Московского университета, издателя “Истории русов”. Бодянский снабжал Шафарика лингвистическими материалами. В 1837 году он выслал Шафарику копию “Энеиды наизнанку” – белорусской пародии по мотивам произведения Котляревского. В 1842 году Бодянский писал другому коллеге – профессору Харьковского университета Измаилу Срезневскому:
Я всегда был того мнения, что последняя река [Припять] есть естественный предел белоруссов от малоруссов, тем более что по обоим берегам живут так называемые черноруссы или пинчуки, составляющие некоим образом переход от хохлов к белошапникам, и если я означил для Шафарика иначе нашу границу тут, то это вследствие рассказов самих белоруссов, сиречь ополячившихся
[17].
Среди московских славянофилов Шафарик как лингвист пользовался непререкаемым авторитетом. Как только его этнографический труд вышел из печати, Бодянский, едва вернувшись из долгой поездки за границу (успел он и плодотворно потрудиться с Шафариком в Праге), взялся за русский перевод этой книги.
В 1843 году “Славянское народописание” Шафарика в переводе Бодянского увидело свет там же, в Москве. Деление Шафариком русского языка на три наречия – следовательно, и русского народа на три ветви – легло в основу воззрений Погодина на русскую историю. В конце 1850-х годов Погодин использовал эту схему при полемике с Максимовичем, другом и оппонентом из Киева. Тем не менее, какую популярность ни приобрела бы триединая модель Шафарика, она вовсе не стала общепринятой. В ней легко было усмотреть попытку подорвать единство русских народа и государства, о которых так заботилось правительство и консервативные круги. Но, как ни странно, против Шафарика выступили не великороссы, а их “младшие братья”.
Измаил Срезневский, профессор Харьковского университета, лингвист, состоявший в переписке с Бодянским и чье мнение тогда имело огромный вес во всей империи, предложил собственную схему деления русского языка. В 1843 году – почти одновременно с выходом перевода Бодянского и через год после возвращения из столь же долгого путешествия по славянским землям – Срезневский утверждал, что русский язык распадается на северное (великорусское) и южное (малорусское) наречия. Он следовал за Максимовичем, у которого подобное деление русской народности видим еще в труде 1837 года. Срезневский допускал существование белорусского диалекта, но считал его вариантом великорусского. В ту же эпоху с похожей идеей выступал и Юрий Венелин, уроженец Закарпатья и знаток болгарского языка и культуры
[18].
При переводе с языка лингвистики на язык этнографии обозначение белорусского как варианта великорусского приводило к тому, что его носители – подгруппа великороссов, а не отдельный народ. Согласно полицейским документам, члены Кирилло-Мефодиевского общества в Киеве думали так же. Накануне Январского восстания кое-кто из бывших членов этой организации снова стал утверждать, что украинцы (южнорусы, малороссы) – отдельный от великороссов народ.
Очередное возрождение польского вопроса придало непривычную остроту в имперской политике и культуре вопросу украинскому. Александр Герцен, писатель и отец-основатель народнического социализма, ввел в обиход представление об Украине как о третьей силе в борьбе за территории между Россией и Польшей. В январе 1859 года в журнале “Колокол” (издаваемом в Лондоне) Герцен пишет:
