Эмский указ имел целью остановить украинское политическое и культурное развитие. Меры эти были смесью запретов, ограничений и репрессий. Никакой позитивной программы строительства альтернативного, общерусского, проекта не предлагали – соответственно, на содержание русских школ, обществ либо периодических изданий денег не выделялось. Единственным исключением оказался пункт, посвященный газете “Слово”, выпускавшейся во Львове, столице провинции Галиция, входящей в Австро-Венгрию. Указ предусматривает “поддержать издающуюся в Галиции [газету. – Ред.], в направлении, враждебном украинофильскому, назначив ей хотя бы небольшую, но постоянную субсидию, без которой она не сможет продолжать существование и должна будет прекратиться”15. Мера должна была стать ответом польской пропаганде. Авторы эдикта в скобках указали: “Украинофильский орган в Галиции, газета «Правда», враждебная вообще русским интересам, издается при значительном пособии от поляков”16.
Субсидию в юоо рублей (2000 гульденов) царь назначил по предложению Юзефовича. Это был первый случай, когда российские власти выделили средства не просто на поддержку заграничных братьев-славян, но на то, чтобы вмешаться в соперничество двух течений в славянском движении за границами империи и помочь русофилам в их борьбе с украинофилами. Большинство населения Галиции (Червонной Руси), которые называли себя русинами (латинизированная форма – рутен), с точки зрения русофильской партии принадлежали к русскому народу, и точнее – к малорусскому. В России такое представление стало набирать популярность после выхода русского перевода “Славянского народописания” Шафарика. Убеждение это полностью разделял Погодин – он бывал в Галиции, дружил с местными русофилами, поддерживал их деятельность из личных средств. Славянское благотворительное общество (прежде всего киевский отдел, возглавляемый Николаем Ригельманом) вело ту же работу, направляя в Галицию немалые средства, главным образом частные. Но правительство до эдикта 1876 года заметного интереса к региону не проявляло.
Ранее события в Галицкой земле проходили по ведомству иностранных дел. Российские дипломаты советовали “верхушке” не принимать открыто ничью сторону. В 1866 году, за десять лет до Эмского указа и в разгар короткой, но катастрофической для Австрии войны с Пруссией, Эрнст Штакельберг, посол России в Вене, советовал канцлеру князю Александру Горчакову не ввязываться в возможный раздел Австрии и не присоединять Галицию к империи. Поражение в этой войне заставило Габсбургов превратить империю в дуалистическую монархию и на национальном уровне разделить власть с венграми. Полякам и другим народам было дано местное самоуправление. Галиция фактически оказалась под польской властью, что глубоко тревожило элиту местных русинов.
Штакельберг советовал сохранять хладнокровие и прекратить кампанию в защиту русинов в русской печати, чтобы “не будить внимания Австрии к руссинам
[19], которые, может быть, упали бы в наши руки как спелый плод в результате неосторожной терпимости венского кабинета к полонизму”17. Горчаков согласился с доводами посла. Славянофильские издания Российской империи встали на сторону русинов против поляков, власти снова ничего не предпринимали. Прогноз Штакельберга о разочаровании русинов в монархии оказался верным. Превращение Австрии в дуалистическую монархию, в которой венгры получили доступ к власти наряду с австрийцами, назначение во Львов губернатора-поляка, подконтрольного Вене, русинская интеллигенция посчитала предательством. Таким образом, разворот к России и русской идентичности стал неизбежным.
Именно тогда зародилось движение, известное под именем русофилов (москвофилов). Среди вождей стоит отметить Богдана Дедицкого, издателя вышеупомянутого “Слова” – рупора этой партии. Дедицкий окончил Венский университет, где занимался славистикой под руководством Франца Миклошича – младшего коллеги другого лингвиста, Ернея Копитара. (Рецензия на книгу Копитара пера Николая Надеждина, вышедшая в 1841 году, стала первым изложением схемы триединой русской нации.) Изначально юного русина привлекла литература на украинском: на него повлияла “Энеида” Котляревского, первое произведение, написанное на “народном” украинском языке. Но затем Дедицкого очаровали труды Пушкина и Гоголя, и он выбрал русский путь для решения Галицкого вопроса. Он поверил в то, что австрийские русины входили в состав не украинской, а русской нации.
В 1871 году, под впечатлением конституционных реформ, другой русофил, Адольф Добрянский, написал политическую программу русофильского движения, утвержденную затем его координационным органом – Русской радой. По мнению Добрянского, к русскому народу, от лица которого выступал и он, и другие деятели Рады, относились коренные жители не только Галиции, но и Буковины, и Закарпатья, и поселения русинов в австрийских владениях. Добрянский подчеркивал, что русины Австро-Венгрии не только составляют единый народ, но и принадлежат к общерусской нации: “Три-мильонный народ наш русский, под скиптром австрийским живущий, есть одною только частью одного и того же народа русского, мало-, бело- и великорусского, имеет одну с ним историю, одни предания, одну литературу и один обычай народный; имеет, следовательно, всякий приметы и условия полной единоплеменности национальной с целым народом русским и может, следовательно (покликуючись на тое) сознати и заявите свое правдивое национальное становище”18.
Добрянский клялся в верности Австро-Венгрии и отвергал обвинения поляков в том, что русины, заявляя о единстве с большим русским народом, ставили под сомнение преданность Габсбургам. При этом самую упорную полемику Добрянский вел с единоплеменниками – главным образом теми, кто сбился с пути и пристал к украинскому проекту. Характеризуя идейные основы украинофильства, он пишет: “Украинский вопрос, представленный в форме своей настоящей, основывается на историческом выводе о бывшей самостоятельности Украины козацкой, и определяется близше старобытностью наречия малорусского и самостоятельностью новейшей литературы южнорусской… Последной [конечной. – Пер.] его целью есть самостоятельность Украины”19. Исторические и языковые аргументы украинофилов казались ему ошибочными, а их политическую программу – то есть вхождение Украины в общеславянскую федерацию либо полная независимость – он считал угрозой мировому порядку.
На возвышение польской аристократии в Галиции в конце 1860-х годов, после того как империя Габсбургов, потерпев поражение в войне с Пруссией, была вынуждена воссоздать себя в форме Австро-Венгрии и иметь дело с прежними хозяевами Галиции – поляками – русофилы и украинофилы ответили по-разному. Первые возлагали надежды на могущественного православного царя и желали влиться в общерусскую нацию, вторые же присматривались к украинофильскому движению в Российской империи. Они воображали своих земляков частью не 60-миллионного русского народа, как Дедицкий и Добрянский, а 15-миллионного украинского. Если русофилы разделяли консервативные убеждения и были тесно связаны с церковью, украинофилы (они же “народовцы”, то есть народники) были в целом более радикальны, включали в себя и светскую интеллигенцию. Они отвергли и консерватизм “Слова”, искусственный язык, на котором выходила газета. Они хотели, чтобы литературный язык русинов был максимально близок разговорному языку народа, этот язык они определяли как украинский.
