Николай II, как всегда спокойный и сдержанный, сообщил Шульгину и Гучкову, что уже принял решение об отречении, но, вопреки их ожиданиям, не в пользу своего сына Алексея – у того было слабое здоровье, и ему предстояло остаться с родителями. Николай II уступал власть брату Михаилу. После недолгих колебаний посланцы согласились. Шульгин даже решил, что это лучшее решение: несовершеннолетний Алексей по закону не мог присягнуть на верность конституции – это был важный элемент в том, как Шульгин видел будущее русской монархии, – а взрослый Михаил мог. Шульгин попросил царя внести в манифест об отречении “фразу о принесении всенародной присяги” в том, что новый монарх будет править в “нерушимом единении с представителями народа”, иными словами, с Думой. Николай согласился, но заменил слово “всенародная” на “ненарушимая”16. Он все еще не был уверен, каковы должны быть отношения между монархией и народом.
Народ – или по крайней мере его часть, восставшая в Петрограде, – уже определила свое отношение к монархии. Как обнаружили Шульгин и Гучков по возвращении в столицу, народ не хотел ни монархии, ни Николая II. Правительство, сформированное Думой, могло лишь следовать воле народа – как и наследник трона, Михаил Александрович. На следующий день после отречения Николая II великий князь Михаил подписал акт, в котором говорилось, что он примет трон только в том случае, “если такова будет воля народа нашего, которому надлежит всенародным голосованием, чрез представителей своих в Учредительном собрании, установить образ правления и новые основные Законы Государства Российского”17. Отказ Михаила Романова немеделенно вступить на трон развязал инициативу думцев. С согласия Петроградского совета думское правительство стало Временным правительством России, и ему поручили организовать выборы в Учредительное собрание. Правительство издало декларацию о прекращении политических преследований, введении демократических свобод и отмене “всех сословных, вероисповедных и национальных ограничений”18, что означало равенство всех граждан перед законом. Теперь монархия исчезла совершенно – осталось только ее название.
Шульгин, его соратники в Думе и генералы были разочарованы, но им пришлось смириться с реальностью. Важнее было то, что Временное правительство в своей декларации ничего не сказало о мире с Германией, ни сепаратном, ни общем. Стало ясно, что правительство готово продолжить войну и восстановить территориальную целостность империи. Оно получило полную поддержку тех представителей политической и военной элиты, которые ставили единство и неделимость России превыше всего. Вскоре им предстояло узнать, что главная угроза единству империи и, по сути, реализации проекта “большой русской нации” исходила не столько от немецкой и австрийской армий, сколько от революционных сил внутри самой империи.
Крушение монархии и вакуум власти в Петрограде, возникший из-за соперничества либералов во Временном правительстве и социалистов в Петроградском совете, открыли дорогу предводителям национальных движений, которых заставили молчать с начала войны. Первыми новой революционной ситуацией воспользовались лидеры наций, которые в XIX веке уже имели опыт самоуправления. Финны, у которых была автономия с 1809 по 1899 год, тут же потребовали восстановления своей конституции. Временное правительство исполнило просьбу 20 марта 1917 года, менее чем через три недели после отречения Николая II. Через девять дней полякам было обещано независимое государство и военный союз с Россией. Окончательное решение польского и финского вопросов было отложено до созыва Учредительного собрания, хотя в случае с Польшей это было формальностью. “Признать независимость Польши все равно, что дать обещание Луне”19, – шутили в те дни в Петрограде. Она была оставлена летом 1915 года и находилась в немецкой оккупации; там теперь возникло Королевство Польское.
Если говорить о западных губерниях империи, то там польский вопрос никогда не существовал в безвоздушном пространстве. Каждое из польских восстаний, а также политические достижения поляков в Габсбургской монархии разрушали воображаемый монолит большого русского народа, побуждая украинцев и белорусов выдвигать собственные требования. Весной 1917 года украинцы и белорусы не ждали независимости – они стремились к культурной и затем к территориальной автономии, а также к переустройству Российского государства на федеративных началах, ведь, согласно декларации Временного правительства, оно теперь состояло не из подданных империи, а из граждан.
Временное правительство упорствовало в нежелании отвечать на ожидания двух меньших ветвей имперской русской нации – и не только потому, что планировало отложить до созыва Учредительного собрания принятие всех решений о государственной структуре бывшей монархии, но также и оттого, что имело обязательства перед кадетами, самой влиятельной партией в правительстве в начале революции. Некоторые из них, тот же Петр Струве, по-прежнему выступали против самой идеи разделения русского народа, скрепленного не этнической принадлежностью, а языком и культурой. Другие, как Павел Милюков, были готовы предоставить нерусским народам автономию для развития языка и культуры – но не автономную территорию и не автономное правительство. А именно этого и потребовали от петроградского правительства предводители украинского движения и часть их белорусских коллег.
Глава 12
Русская революция
Наверное, для понимания истории России нет понятия более важного, чем “русская революция” – явления сложного и запутанного, словно лабиринт. Начнем с того, что в одном и том же году случились две революции: в феврале 1917 года было распущено царское правительство, а в октябре 1917 года власть захватили большевики под руководством Владимира Ленина. И, как будто этого было мало, даты этих двух революций обычно указываются в соответствии с юлианским календарем, по которому жила Российская империя. Но согласно григорианскому календарю, принятому на землях бывшей империи в 1918 году, эти революции соответственно произошли в марте и ноябре 1917 года. На этом проблема с хронологией не заканчивается. Под просторный “зонт” русской революции историки обычно помещают и Гражданскую войну в России, и международные конфликты, проходившие в границах бывшей империи с 1917-го по 1921-й. Некоторые исследователи распространяют этот термин на значительную часть 1920-х годов – или даже на весь советский период.
Самый запутанный аспект русской революции в том, что определение “русская” в сегодняшнем прочтении слова заслоняет собой тот факт, что в действительности она происходила в многонациональной Российской империи: это была революция народов, из которых русские были только одним из ее участников. Историки десятилетиями говорили об украинской революции и о революциях других народов как о части революционных событий в самой России – или как о событиях, совпадающих с последними. Впрочем, какой бы смысл ни приписывали русской революции, она коренным образом изменила не только экономическую, социальную и культурную жизнь бывших подданных Романовых, но и отношения между народами. И драматичнее всего эти революционные изменения проявились в треугольнике имперской национальной идентичности – в ее “Великом”, “Малом” и “Белом” компонентах.
