Итак, Россия оберегала русских за пределами своих границ от всех реальных или воображаемых угроз, и если русским угрожали, то это оправдывало и применение силы, и аннексию территории. Впрочем, имелась в виду защита Россией не только этнических русских, но и русскоговорящих в “ближнем зарубежье”.
На Украине живут и будут жить миллионы русских людей, русскоязычных граждан, и Россия всегда будет защищать их интересы политическими, дипломатическими, правовыми средствами4.
В месяцы, предшествовавшие присоединению Крыма, Путин неоднократно говорил, что русские и украинцы – единый народ. Вот что он сказал в телевизионном интервью в сентябре 2013 года:
Мы один народ. И как бы на то, что я сейчас сказал, ни сердились националисты с обеих сторон, а националисты есть и у нас, и на Украине, на самом деле оно так и есть. Потому что у нас одна днепровская, киевская купель, у нас, безусловно, общие исторические корни и общие судьбы, у нас общая религия, общая вера, у нас очень схожая культура, языки, традиции и менталитет… Есть, безусловно, свои особенности и своя этническая окраска во всем. Кстати, украинская культура, украинский язык, танцы, музыка – они замечательные. Я, например, восхищаюсь всегда этим5.
Путин утверждал, что русские и украинцы – единый народ, а тех, кто считал иначе, он называл националистами. Это представление противоречило давней советской и постсоветской традиции относиться к русским и украинцам как к исторически и культурно близким, но все же отдельным народам. Заявление Путина ставило под сомнение не только основы украинской национальной идентичности, но и современной российской. Идея о том, что русские – это отдельный народ, стало законным основанием для бунта России против умирающего Советского Союза в 1991 году и существования самой Российской Федерации.
Представления Владимира Путина о русско-украинском единстве восходят к работам Петра Струве, созданным накануне Первой мировой войны. “Я исхожу из убеждения, что есть общерусская культура и ее орган, общерусский язык”6, – писал Струве в 1912 году. “Термин «русский», – писал он в другой статье, – не есть какая-то отвлеченная «средняя» из тех трех терминов (с прибавками «велико», «мало», «бело»), а живая культурная сила, великая, развивающаяся и растущая национальная стихия”7. Струве не выступал против развития украинского языка или народной культуры, но одобрял их применение только на местном, сельском уровне, без доступа к высокой культуре, образованию и городской жизни – и без влияния на них. В 2014 году Путин осуществил реинкарнацию идей Струве на высшем уровне русской политики.
После аннексии Крыма рейтинг Путина достиг заоблачных высот: с 66 % в декабре 2011 года, когда он готовился вернуться в президентский кабинет в третий раз, до 89 % в июне 2015-го. Столь разительному подъему во многом способствовал государственный контроль над основными медиа, а также преследование и подавление оппозиции, которую заставляли молчать. Но мало кто сомневался в том, что русская общественность одобряла действия президента России. 18 марта 2014 года в своем обращении Владимир Путин привел результаты опросов общественного мнения, проведенных в России накануне официального присоединения Крыма:
95 % граждан считают, что Россия должна защищать интересы русских и представителей других национальностей, проживающих в Крыму. А более 83 % полагают, что Россия должна это делать, даже если такая позиция осложнит наши отношения с некоторыми государствами. 86 % граждан нашей страны убеждены, что Крым до сих пор является российской территорией, российской землей8.
В речи об аннексии Крыма Владимир Путин не только обосновывал свою агрессию с исторической и этнокультурной точки зрения, но и заверял Россию, Украину и мир в том, что Крым – это особый случай и что Российская Федерация не будет претендовать на другие области Украины. “Хочу, чтобы вы меня услышали, дорогие друзья, – обратился он к гражданам страны, которую только что разделил. – Не верьте тем, кто пугает вас Россией, кричит о том, что за Крымом последуют другие регионы. Мы не хотим раздела Украины, нам этого не нужно”9.
В марте 2014 года Путин считал, что может достичь своей цели – удержать Украину в российской сфере влияния без дальнейших присвоений ее территории. Шок от потери Крыма, как предполагалось, должен был развернуть украинские элиты обратно к Москве, показав, что может случиться и с другими регионами страны. Российский министр иностранных дел Сергей Лавров потребовал федерализации Украины и предоставления отдельным регионам права вето в отношении украинской внешней политики. Киев отказался, и в апреле 2014 года русские спецслужбы начали дестабилизацию русскоязычных районов на востоке и юге Украины. Антикиевская пропаганда велась под знаменем защиты русского языка и русской идентичности от украинского национализма. Российские пропагандисты принесли на украинский Восток и Юг идею создания буферного государства, Новороссии, одноименной имперской губернии, некогда существовавшей в этих местах. Ссылки на русское имперское прошлое дополнялись риторикой, восходящей к Великой Отечественной войне – основополагающему историческому мифу путинского режима. Сторонники украинского правительства изображались не только как националисты и агенты упаднического Запада, но и как фашисты.
Идеологическая кампания, напитанная русской имперской мифологией и советской ностальгией, не смогла охватить всю спроектированную Новороссию. Но она оказала немалое влияние в Донбассе, восточном регионе Украины, – части советского промышленного пояса, граничащего с Российской Федерацией. Там доля этнических русских была больше, чем в любой области Украины, за исключением Крыма. Дестабилизация этого региона стала совместным проектом русских спецслужб и русских националистов – альянса, лицом которого стал Игорь Гиркин (псевдоним – Стрелков), русский разведчик, полковник в отставке и активный автор русских националистических СМИ, таких как националистическая газета “Завтра”. Позднее Гиркин утверждал, что именно благодаря его усилиям конфликт в Донбассе обострился и превратился в полномасштабную военную конфронтацию. И да, именно он и его группа, прибыв в Донбасс из Крыма, первыми открыли автоматный огонь, убив офицера украинских спецслужб и вызвав силовой ответ украинской стороны.
Гиркин и его сторонники, наводнившие Донбасс весной и летом 2014 года, принесли туда некую вариацию русского этнического национализма, согласно которой русскими считались не только этнически русские, но и носители русского языка любого этнического происхождения. Их взгляды лучше всего сформулировал Александр Проханов, редактор газеты “Завтра”, в которой печатался Стрелков. По словам Проханова, русскоязычным гражданам Восточной и Южной Украины угрожали геноцидом, и они имели право на восстание, а Россия была обязана их защищать. Он не видел будущего для русских, в таком широком понимании, в объединенной Украине, которая могла быть только антирусской и прозападной. И он утверждал, что единственный выход – это разделить Украину.
Эти идеи проникли на Украину из России задолго до событий 2014 года и вдохновили многих активистов “Русской весны” – так русские националисты назвали восстание в Донбассе, которое управлялось и финансировалось из России. Среди их представителей был Павел Губарев, тридцатилетний историк, ставший мелким предпринимателем. В юности он входил в ультранационалистическую и, по мнению некоторых экспертов, фашистскую организацию “Русское национальное единство”. В апреле 2014 года на собрании пары сотен активистов Губарева избрали “народным губернатором” Донецка, столицы Донбасса. Ни Губарев, ни Стрелков не думали о Донбассе как о будущей независимой республике. Они представляли его частью Новороссии, а Новороссию, в свою очередь, – частью Российской Федерации. Губарев, кроме того, считал конфликт этапом восстания против украинских олигархов, которые, подобно их российским “коллегам”, захватили контроль над самыми прибыльным отраслями экономики, став объектами для ненависти обедневшего народа постсоветского государства. Восстание, по мнению Губарева, было и частью более широкой борьбы “Русского мира” против развращенного Запада. “Русская церковь благословила нас на ту войну, которую мы ведем. Это война за Русский мир, за Новороссию”10, – заявил он в июне 2014 года, обращаясь к ополченцам Донбасса в разгар войны в регионе.
