Андар хотел коснуться его, утешить, но замер, ладонь так и застыла в воздухе в паре сантиметров от его плеча. Было б легче, если б он ненавидел. Но дух, лишь смутно помнящий, что когда-то он был человеком, не мог ненавидеть шамана. Или того, кому шаман велел подчиняться.
– Разве не лучше было ее утешить? – Хозяйка, как ни в чем не бывало, почесала под подбородком одну из кошек, самую крупную. Та довольно задрала мордочку, выпустила и тут же втянула антрацитовые когти. – Теперь она тебе не доверяет.
– Я не могу ей лгать, – сдавленно признался он. – Не прямо в глаза.
– Вот как? – Мумия задумчиво щелкнула зубами, перебросила тяжелую косу на грудь и принялась переплетать ее. Мшисто-зеленые ленты сами собой возникали под ее пальцами и перевивали угольно-черные пряди. – Ты пришел ко мне и рассказал о тени, что нависла над миром. О том, что тебе нужна девочка, которую заполучил Полоз, чтоб эту тень остановить. Попросил помощи и приюта. А теперь не находишь сил лгать ради того, чтоб мир уберечь?
«И не находишь ли силы, чтобы лгать мне?»
Непроизнесенные слова повисли в воздухе, и кошки напряглись, угрожающе заворчали, стекаясь к скамьям.
Старик остался спокойным. Он уже слишком устал, оправдывая сам себя, чтобы оправдываться еще перед кем-то.
– Это не важно, хозяйка. Она здесь, и этого от нее достаточно. Ее согласие мне не нужно.
Если бы на лице хозяйки еще могли отражаться эмоции, она б улыбнулась. Но ей остался только голос, и он звенел и переливался сотней интонаций, подчиняя и лишая воли.
– И не это ли тебя гнетет? Твоей совести было бы спокойнее, если б она сама положила голову на плаху, не так ли?
– Моей совести было б спокойнее, если б я погиб в Нави.
Мумия расхохоталась, и ее мелодичный смех не вязался с желтыми крупными зубами, они щелкали кастаньетами, когда она говорила.
– Тогда спрячь ее, чтоб она осталась чистой, – посоветовала хозяйка, – и выполни уже свое обещание. Это Полоз может верить в неуязвимость своего мира, а мне ведомо, что на нижних ярусах разрастаются ядовитые травы и серые мхи. Корнями они крошат камень, и скоро гора пошатнется. Долго ли тогда продержится твое небо, служитель духов? И что тогда случится с твоим миром?
Старик промолчал.
Он и сам не знал.
13
Отмеренное и заслуженное
После вспышки злобы, когда она металась меж стен, как безумная птица, Марья заснула, опустошенная и обессиленная. Покрывало на кровати переливалось мягким шелком, но не грело. Мозаики на стенах слабо мерцали, едва разгоняя темноту, и во сне Марья вздрагивала от холода. Ей снова снился ледяной терем и его хрустальная колыбельная, но теперь мелодия то и дело обрывалась или срывалась на визг и скрип. Ледяное кружево таяло, падая мелкими и частыми каплями. Черными – как вода с волос Ани.
Проснулась Марья как от кошмара, сердце билось о грудную клетку, словно пыталось ее проломить. На краю кровати она обнаружила сложенную одежду, очень простую, крестьянскую, из небеленого льна. Но она была мужской, и Марья готова была расцеловать того, кто принес ей штаны вместо осточертевшего платья.
Темная арка под фиолетовой мозаикой вела в низкую и темную пещеру, у стен зловеще свисали соляные сосульки, усеянные каменными светлячками, и их мерцание отражалось в темной и неподвижной воде бассейна. По краям он был выложен плиткой из светлого шершавого камня, и Марья осторожно присела, тронула кончиками пальцев неподвижную гладь воды. Теплая. Она едва заметно попахивала серой, но это не могло ее смутить.
В воду она погрузилась с головой и не выныривала, пока хватало дыхания, пока шум сердцебиения в ушах не стал оглушительным. Она царапала кожу, словно пытаясь содрать ее, вырвать из себя воспоминания о кровавой трапезе сестры, как отравленный шип выдернуть сомнения, которые породил в ней Финист.
От нахлынувшей злобы она едва не наглоталась воды, с судорожным вздохом вынырнула и долго дышала, наслаждаясь прикосновением прохладного воздуха к горящим щекам. Ледяная грань между нею и монстром внутри истончилась и таяла на глазах, но холодная пустота в груди осталась, и Марья едва снова не разрыдалась от обиды. Она не хотела горевать по Финисту, но тоска не оставляла ее, напоминая раз за разом: ты одна, теперь навсегда одна, не на кого надеяться, некого обвинять.
Ей стоило понять это раньше, тогда сейчас не было б настолько больно. Финист и так позволил отсрочить осознание почти на месяц, а она, вместо того чтоб готовиться к нему, только пряталась среди иллюзий, сидела, сложив ручки.
Правильная, послушная сестра.
Сколько прошло времени? Не меньше двух недель, это точно. Марья с трудом вспоминала прежнюю жизнь, побег из университета и от друзей, которые слишком быстро стали близкими. Опасно близкими. Ссориться или игнорировать было уже поздно, и это стало еще одним аргументом в пользу возвращения: она же все портит, все всегда портит. Только и осталось надеяться, что она ушла, когда еще можно было что-то исправить.
Из спутанных волос Марья с трудом вытащила серебряную веточку с острой почкой на конце, еще не успевшей развернуться в широкий лист. Что ж, не самое неприятное, что она могла подцепить, пока неслась сквозь железный сад. Уж лучше веточка, чем паутина.
Когда Марья вернулась обратно в покои, там ее ждала хозяйка. Кошки снова ходили кругами вокруг нее – правильными, одинаковыми траекториями, как заколдованные.
– Вижу, хорошо тебе спалось.
Марья смахнула со лба влажную прядь и неопределенно пожала плечами. Она не чувствовала себя отдохнувшей.
– Скажи, у тебя есть браслет? – Марья сразу взяла быка за рога, не желая тянуть время. – Бирюзовый или лазоревый, очень яркий, узкий и гладкий, и он вмиг может стать черным.
– Может, и есть, может, и нет, – лицо мумии осталось неподвижным, но в голосе проскользнула лукавинка. – Откуда ж мне знать?
– Разве ты не хозяйка этой горы? Разве не тебя здесь каждый камень слушается?
На этот раз смех ее был грустным.
– Кому хозяйка, кому пленница. Разве ты, пока у Полоза гостила, хозяйкой в его доме была? Вот и я против воли здесь осталась.
Марья уселась на кровать, поджав озябшие ноги. Побарабанила пальцами по коленке.
– Почему Полоз сам не может забрать у тебя этот браслет? Если допустить, что он у тебя есть, конечно.
– Потому что в Медную гору ему никогда ходу не было. Все земли своими назвал, по каждой золотой жиле прошел, а гора его не пустила. И та, что до меня здесь была, не пустила. – Хозяйка перевела взгляд на одну из стен, и кристаллы на ней начали менять цвета, из темно-зеленых становясь фиолетовыми, и в их разводах проступил узор: змея, свернувшаяся кольцом вокруг камня. – Я и сама мало знаю о той, что была здесь раньше. Может, именно она была настоящей хозяйкой. Может, такой же пленницей, как и я, оставленной сторожить от змея сокровища, которые уже никто не заберет.
