Когда под когтями рассыпалась последняя нить паутины, Марья пришла в себя. Алая пелена перед глазами медленно светлела, оставляя на языке привкус золы и горького дыма. Ненависть все еще бушевала внутри, вскипая слезами в уголках глаз, и монстр рвался с цепи, вновь желая вырваться на свободу, и Марья до боли стискивала зубы, чуя, что не сможет долго его обуздывать.
Она оглянулась. На лице Андара кровили несколько глубоких царапин, старик на его руках дышал рвано и неглубоко, но не спускал с Марьи осмысленного взгляда. Кости все так же серебрились под ногами и выглядели, как обычные кости, старые, каменным налетом покрытые. Ни мха, ни костяных лоз с белыми шипами, словно монстр после себя оставил чистое сознание, не запятнанное нашептанным ужасом.
Горло драло хуже, чем при ангине.
– Я кричала? – Сил хватало только сипеть едва слышно. Марья коснулась губ и с удивлением посмотрела на темные пятна на пальцах.
Андар кивнул, по его лицу пробежала судорога, и он заговорил чужим хриплым голосом:
– Уходите. Уходите скорее, пока снова не началось. Здесь опасней, чем я думал.
Старик закрыл глаза и снова потерял сознание, и кости снова начали с шорохом и скрипом превращаться в лозы и цветы. Им глубинным стоном вторила сама гора, и мелкие камни посыпались сверху.
– Кричать внутри горы была не лучшая идея, – уже на бегу проворчала Марья.
Она едва поспевала за Андаром, а слепой котенок и вовсе отстал. Закрутился слепо, не чуя близкого тепла чужих ног, потерял направление и жалобно замяукал. Марья только чудом его услышала. И бросилась к нему – Андар уже нес старика, а значит, о котенке должна позаботиться она. Марья схватила его на руки и охнула – она забыла, как тяжелы кошки хозяйки, и теперь в ее рубаху впивался коготками увесистый каменный валун, оттягивающий руки вниз.
И как с ним бежать?
Сжав зубы, Марья бросилась вдогонку за Андаром, но отставала все сильнее и сильнее, и дыхания не хватало. Она только крепче прижимала котенка, боясь, что спазм ужалит обессилевшие руки и она уронит его. Земля под ногами мелко вздрагивала, словно пыталась пробудиться от кошмара. Путь до черного зева пещеры запомнился, как смазанный кошмар: хриплое дыхание, холод, жалящий за пятки, тревожное мерцание самородной меди на сводах. Хозяйка уже ждала их, прямая и сосредоточенная. Только подрагивающие пальцы выдавали, что и она сама испугана.
Стоило им только пересечь невидимую черту у нее за спиной, как пещера сомкнулась, отрезая их от костяного поля, и гора вздрогнула, как от боли, и грохот заложил уши.
Хозяйка обрушила свод.
* * *
Финисту казалось: они ходят кругами. Стены выступали из тьмы на расстоянии вытянутой руки и исчезали за спиной. Он хотел коснуться их пальцами, ощутить кожей, что они – камень, металл или стекло, но ладонь наткнулась на незримое препятствие, онемела и бессильной плетью повисла вдоль тела. Он выругался сквозь зубы, и пузырьки воздуха потянулись вверх юркой стаей рыбок.
– Даже не пытайся, – через плечо бросила Соколица, серьезная и сосредоточенная.
Финист поежился. Ему не по себе было подчиняться, быть слепым и ведомым. Это он указывал путь сквозь лес – или создавал его там, где хотел. Это он знал, как найти неприятности и как их играючи избежать. Даже в живом мире он освоился легко и быстро и привык, что это у него искали помощи – и он помогал. Пусть назначая высокую цену или насмешничая и издеваясь, но не помочь он не мог. Что-то прежнее, мертвое, почти позабытое все еще откликалось в груди и тянуло за собой.
Инстинкт быть героем – только вот его история давно закончилась, всего и оставалось, что выживать на осколках чужих.
Правда, и в своей истории он не был бесстрашным витязем – может, потому и удалось ему выжить и приспособиться, дождаться шанса и переломать себя, чтоб не упустить его из рук?
Теперь надломы болели, а разочарование едкой солью жгло и без того болезненные раны.
– Почему она меня сделала ключом?
Онемение медленно спадало, и Финист принялся разминать руку, постоянно морщась.
– Может, потому что я здесь добровольно, а ты – нет. Может, потому что она уверена, что ты не справишься и не выберешься. Откуда я знаю? Мне казалось, что ее можно понять – хоть как-то, хоть с трудом разобрать ее логику, но… но надо было креститься.
Она тихо хмыкнула себе под нос.
– Говорят, – вполголоса продолжила Соколица, не оборачиваясь, – если в лабиринте все время сворачивать в одну сторону, то можно выйти к его центру. Вот и проверим. Главное, чтоб не минотавр нас поджидал.
Финист промолчал. Здесь он был беспомощен и бесполезен, и язык отнимался, и яд отравлял его самого. Бусиной по тонкой нитке судьба влекла его вниз и вниз, и не было, просто не было ни выхода, ни даже возможности его. Не так ли чувствовала себя Соколица в лесу: куклой в чужой игре?
Стены лабиринта разошлись в стороны, налились чернильной тьмой и сотнями зеркал отразили силуэт Финиста – согбенный, усталый, жалкий. Краем глаза заметив, что одно из отражений двигается не одновременно с ним, он поспешил опустить голову и смотреть только на сапоги, размытые черной дымкой.
Финист не сразу заметил, что остался один, что Соколица исчезла, отгороженная от него зеркальным лабиринтом. Неподвижное мертвое сердце разнылось от дурного предчувствия. Он шел среди сотен своих теней, и даже то, что замечал против воли, его тревожило: черные зеркала перевирали его образ, изменяли до гротеска, то уродуя, то, наоборот, превращая в сиятельного красавца. Финист посмеялся бы, но горло пересохло.
Лабиринт зеркал закончился тупиком, и с черной глади навстречу Финисту шагнул он сам – молодой еще, с глазами ясными и синими, как небесная глубь. Тихо звенела тонкая кольчуга из серебряных и золотых колец, столь мелких, что не различить их узор. На широком кожаном поясе висел меч. Финист сглотнул. Он и забыл, как и когда потерял его. Ладонь разболелась от призрачного воспоминания о шершавой рукояти. Пальцы судорожно сжались сами собой.
Зазеркальный Финист улыбнулся ему, как старому другу, тепло и любезно.
– Легче пера, да не каждому под силу, – говорил он как далекое эхо, уже утратившее всякое подобие человечьего голоса, сохранившее только слова. – Может вознести, может и на дно низвергнуть. Что я?
– Игра в загадки? Этого стоило ожидать. – Финист криво усмехнулся, потрепал свое юное отражение по плечу, но оно даже не шелохнулось, и улыбка так и осталась на лице. – Извини, но я слишком стар, чтоб в такое играть.
Он развернулся, чтоб среди зеркал отыскать другой путь, но и там, за его спиной, стоял юный двойник, и огромное черное зеркало перегораживало коридор. Финист видел свое смутное отражение позади двойника, но не мог различить деталей, словно зеркало само не знало, что ему отражать.
Юный Финист вздохнул и продолжил, голос зазвучал громче и грубее:
