Старик поднял голову и заметил, что Аня смотрит на них и слушает, слишком внимательно слушает для человека, который не понимает, о чем идет речь. И в ее глазах разгорается решимость.
Старик потупился.
– Духи не захотят… я ослушался их… – Он резко выдохнул и выпрямился, пальцы пробежались по уцелевшим подвескам и амулетам. – Я попробую! Сестрица моя, не зря ты носила птичье имя.
– Нет! – яростно заорал Полоз и снова забился в цепях. – Вы не справитесь без меня! Вам нужна моя помощь!
– Это тебе нужно, чтоб тебя освободили, – через плечо бросила Аня и спустилась к старику, преклонила перед ним колени.
Он медленно заговорил, и гортанные слова сплетались воедино, тянулись и тянулись, превращаясь из заклятия в молитвы, из молитвы в мантру, из мантры в стон. Марье хотелось заткнуть уши, настолько невыносимо было это слушать, но она заставила себя замереть, опасаясь хоть что-то нарушить в ритуале. Низкая вибрация отдавалась в груди, гул медленно разрастался, он становился различимее и превращался в грохот подземных барабанов – в оглушительный грохот сердца старика. Он становился все быстрее и быстрее, удары звучали четче, словно не сердце билось, а бубен под чуткими сильными пальцами, в очередности ударов и пауз казалось вот-вот проступят слова, ясные и понятные…
Но как бы Марья ни вслушивалась, она не смогла различить ни одного.
А потом старик коснулся лба Ани, и на ее лицо легла пернатая тень, и поволока на мгновение затянула глаза, превратив их в золотые глаза хищной птицы. Она застонала, выгибаясь, и огромные незримые крылья взметнулись за ее спиной. И тут же исчезли.
Грохот затих, а старик жадно хватал ртом воздух, пытаясь отдышаться. Марья смотрела и кусала губы: Аня осталась прежней, привычной, пусть и бледной, но в то же время в ней яснее проступили жуткие, нездешние черты, и теперь краем глаза Марья замечала вокруг ее головы птичий череп – так же как у старика волчий.
Она не вернется, с убийственной ясностью поняла Марья. Все будет хорошо, но домой она не вернется.
Марья шмыгнула носом и неуверенно приблизилась к сестре.
– А теперь тебя можно обнять?
– Только не души меня в объятиях, словно я Тэм Лин.
Марья смущенно фыркнула и прижалась лбом к плечу Ани. Тонкие руки легли на затылок, запутались в волосах – совсем как раньше, и все синяки и порезы тут же стали ныть меньше, а дыхание выровнялось, стало глубоким, как во сне.
– Ты не вернешься, – тихо и обреченно прошептала Марья, не поднимая головы.
Аня прерывисто вздохнула:
– Нет. Даже если б я была обычной… тебе пора стать взрослой, пушистая. Стать цельной. А не оглядываться на меня на каждом шагу. Все будет хорошо, честно.
– Я понимаю. – Марья шмыгнула носом и отступила назад. – Давай я расплету тебе волосы, чтоб высохли быстрее.
Аня растерянно провела ладонью по косе, и с кончика сорвалось несколько темных капель. С нежной улыбкой она подставила голову сестре, и Марья аккуратно, почти торжественно распутала темные от влаги пряди, одну за другой, и когда волосы волнистым пологом рассыпались по спине Ани, они посветлели, на глазах высыхая.
Уходить не хотелось – только молчать, не отводя глаз от сестры, запоминая ее, впечатывая ее в память, как в камень. И Аня на нее смотрела так же. Но все же она вздохнула и обратилась к старику:
– Не откажи мне в просьбе, братец, проводи Марью домой.
– Разве ты не пойдешь с нами? Из подземного мира путь не очевиден.
– Думаю, – Аня улыбнулась, и в ее глазах блеснула хищная птичья желтизна, – я и сама его отыщу.
Она отступила на шаг, махнула рукой и пошла сквозь сад, быстро затерявшись среди серебряных деревьев, а Марья долго смотрела, как медленно на земле исчезают ее следы.
Птичьи.
* * *
Обратный путь мало чем отличался от кошмара – Марья даже не пыталась различить и запомнить фантасмагорические уродливые образы, что всплывали из текучего серебристого сияния и в нем же пропадали. Старик крепко держал ее за руку, вел сквозь пелену мороков, и теперь Марья отчетливо видела полупрозрачный волчий череп на его голове, словно огромную маску из выбеленного дерева.
Тропа под ногами вздрагивала, откликаясь на далекие раскаты грома, пахло влагой – не гнилыми болотами леса, а свежими очищающими майскими ливнями. Но когда марево над странной тропой развеялось, словно шторы раздернулись, мир за ним оказался привычно серым и февральским.
Стылый ветер ударил в лицо, запорошил глаза колючей пылью, мелкий зимний дождь иголками обрушился на кожу. За ту минуту, что старик, прижав ладонь к металлической панели, убеждал домофон открыть дверь, Марья успела насквозь заледенеть. Уже внутри, в скудном свете ламп, она покосилась на старика:
– А обычные замки так же открывать умеешь? Боюсь, мои ключи остались где-то на изнанке города, а приключение по их поиску мне сейчас не по плечу.
Старик улыбнулся в ответ на неуклюжую шутку:
– Вряд ли я смогу тебе с этим помочь. А для отмычек у меня слишком неуклюжие пальцы.
Марья потерла переносицу, собираясь с мыслями. Материальный мир, знакомый до мелочей, в котором она прожила всю жизнь, сделался чуждым и непонятным, как старый знакомый, с которым ты не виделся много лет и не знаешь, о чем говорить при встрече. Марья привыкла думать категориями мира иного: выполни поручение, заключи сделку, пройди испытание… Но что из этого может помочь сейчас, когда от квартиры ее отделяет простая дверь?
Слишком простая, чтоб поддаться на уговоры.
– Кажется, запасные ключи есть у соседки снизу, – вслух размышляла Марья. – Надеюсь, она сейчас дома, и… надеюсь, не прошло, как в сказках, триста лет, пока я у Полоза гостила.
Старик вскинулся, словно только сейчас вспомнил о такой возможности, прислушался к себе, коснулся рукой стены.
– Нет, – сказал он не слишком уверенно. – Можешь не бояться, даже год не сменился.
Марья дернула краешком губ, оценив расплывчатую формулировку. Сейчас куда больше ее волновали другие вещи.
Одежда, в которой она покинула подземный мир, даже отдаленно не походила на обычную, грубая ткань сильно бросалась в глаза, а дыры и грязь только довершали картину. Старик заметил ее беспокойство, коснулся ледяной руки, делясь теплом:
– Об этом не переживай – уж отвести-то глаза я смогу.
Сердце все равно колотилось слишком быстро, когда Марья потянулась к звонку. Она попыталась убедить себя, что смотреть в глаза Полозу было страшнее, но пальцы все равно дрожали.
Звонить пришлось долго – Марья даже успела запаниковать, что соседка ушла или, что хуже, уехала, когда дверь приоткрылась.
– Машенька? – Марья вздрогнула и вымученно улыбнулась. Соседка зевала и терла глаза, и Марью кольнуло чувство вины, что она ее разбудила. – Откуда ты в такую рань?
