Попов устало махнул рукой адъютанту, выпроваживая его из кабинета:
– Ну, ты понял, разберись с интендантами, и вернуть транспорт немедленно, и выговора отменить. Давай!
Когда за подполковником закрылась дверь, комфронта резюмировал:
– Молодцы, хоть и с огрехами, но операцию провели. Да, приходится учиться и на собственных ошибках, и на чужих – тоже. Что с батальоном? Когда он сможет прибыть на Свирь?
– Один эшелон уже в пути, три заканчивают погрузку.
– Поторапливайтесь, поторапливайтесь! Ставка торопит. Даю еще сутки на переброску. Спасибо, товарищи командиры.
Они вышли из кабинета, несколько недоуменно посмотрели друг на друга. Все то же самое можно было сказать по телефону. Зачем потребовалось выдергивать людей из такой дали?
– Я не прощаюсь, загляну вечерком.
– Вы вечером туда? – спросил Василий, пытаясь набиться попутчиком.
– Нет, ты, капитан, без меня справишься. Благодарю за службу!
– Служу Советскому Союзу.
– Хороший кадр, даже завидно, но язва! Как мои разведчики! Вечером зайду, Виктор Ильич. Разрешите идти? – не дожидаясь ответа, генерал-разведчик зашагал к лестнице.
– Ну как? Ты ж с финнами не воевал до этого. – спросил Баранов.
– В чем-то они оперативнее немцев. И постоянно пытаются подловить на ошибках.
– Это точно, это ты хорошо подметил. Главное, не забывай об этом. Что еще?
– Мосты, они там как воздух нужны.
– Работаем, две секции уже испытали. Правда, краном ставили танк и буксировали по Неве. Сейчас Волков ищет невысокий причал, попробует своим ходом туда загнать. Должен скоро вернуться.
Волков доложил, что утопить танк ему не удалось, но было близко к этому. В первый раз не выдержали швартовы, которые оборвались, так как их закрепили с обратным шлагом, и трос зажало, и он не смог протравиться. Второй раз машина вошла на понтон и вышла с него, как передним, так и задним ходом. Скорость буксировки стандартным катером – 7 километров в час, двумя катерами – 9. Так что работы можно продолжать. Он предлагает сделать деревянный настил под гусеницы, с расчетом на любые танки. Баранов пожал плечами. Ему было все равно. Я был против: это затруднит герметизацию пробоин, но прошло предложение Волкова, тем более что ночью этот настил уже настелили. Решили оставить так. Они сходили к Неве, где понтонеры, выделенные на испытания, поставили плот из двух секций. Василий внимательно осмотрел его, следы техники, на нем побывавшей, и точки, на которые приходилась основная нагрузка. Одна из секций была ну очень старой, со значительными следами коррозии. Он недоуменно посмотрел на Волкова.
– Моя надежда, этот понтон покажет слабые места конструкции.
– Да, похоже, вот здесь вот надо усиливать. Видите, по ржавчине паутинка трещин пошла. Значит, деформация. Уголок сюда, прямо скажем, сам так и просится.
– Мне лично не нравится, как пустые понтоны ведут себя на реке, особенно когда волна от катера проходит. Я бы вот здесь замок поставил и палец бы вогнал.
– Вполне может быть, я же брал понтон из справочника. Давайте так и сделаем, нам ведь никто не мешает. Попробуем и такой вариант.
Они вернулись в здание и разошлись каждый в свой кабинет. Для Василия этот термин был несколько условный. Официально он не числился в АБТУ. Он прилег на кровати и тут же уснул. Усталость взяла свое. Я же был очень недоволен операцией, ведь моя маленькая хитрость не удалась. Я прекрасно понимал, что этот вполне второстепенный участок фронта уже первого октября станет достаточно неинтересным, как для высшего командования, так и для фронтового. Все усилия всей страны будут направлены на Московское направление. Поэтому, прощаясь с Родимцевым, я ему шепнул старую армейскую поговорку: «Получив приказание, военнослужащий должен громко ответить: “Есть”, но не торопиться с его выполнением, может быть, последует команда “Отставить”». Я рассчитывал сильными ударами в течение нескольких дней активно погонять финнов в районе Свири и показать им, что они далековато забрались. Будь у меня топливо и снаряды, так бы было. Пяти машин там вполне хватило бы. Батальон к этому времени был бы погружен и стоял бы на «товсь», на «нижнем старте». Для того, чтобы успеть перебазироваться на Брянский или Западный фронт. Уже второго числа мы бы были там. А так я не могу открыто сказать, что я, с их точки зрения – Василий Челышев, знаю время и места трех немецких ударов. С точностью до часа. Попова в конце июля долго уговаривать не пришлось, да и разговор шел о маленьком подразделении: роте, направляемой на стык между фронтами, в условиях того, что мы на блюдечке принесли ему целую танковую дивизию. Говорить «я» здесь неуместно, сработали втроем, плюс члены моего экипажа, то есть вшестером. В любом случае перебросить туда всю дивизию невозможно, мало того, что уйдет куча времени, так еще нужно будет присасываться к какому-то складу ГАУ, где лежат на хранении старые «царские» боеприпасы. Этот вопрос должен был быть проработан заранее. В условиях цейтнота, а мы сами видели: как работает сейчас ГАБТУ, ему проще отказаться от нас, чем раскручивать маховик нашего снабжения, что они и сделали в первый месяц войны: свернули все незавершенные проекты. Готовый к производству танк остался в двух экземплярах. Сейчас, судя по всему, в Ленинграде уже заканчиваются верхние бронелисты, заготовленные до войны, хотя Волков и говорил о том, что Ижорский завод подключился к этой проблеме и начал делать отверстие для погона у себя. Изменена технология его изготовления, теперь этот бронелист отливают уже с отверстием, цементируют верхнюю сторону брони и обрабатывают край отверстия прямо в Колпино. И литые корпуса я видел у нас в дивизии. Их сам Кировский завод льет. В общем, пока Василий спал, я искал выход из создавшегося положения, и реально его не видел. Все мои задумки разбивались об приказ комфронта завершить за сутки переброску моего батальона в Оять. Вагоны и платформы уйдут, и на изменениях в Московском сражении можно будет поставить крест.
Мой второй подопечный в это время дремал в вагоне поезда Баку – Новороссийск. У него за все это время прошло меньше двух месяцев. Здесь закончился пятый.
Особо помучиться с мыслями мне не дали, вошел посыльный и растолкал Василия.
– Тащ капитан, вас к генералу вызывают.
– Иду.
Плеснув в лицо водичкой из-под старинного бронзового крана, проверив, насколько отросла щетина, Василий опоясался портупеей, снял фуражку с полки и пошел к Баранову. Трофейные часы показывали 08.37. Светомаскировка не дала возможности установить: утра или вечера, скорее вечер. Вошел, никого в приемной и в кабинете не было, голоса доносились из комнаты отдыха, прошел туда и доложился. Там присутствовал Евстигнеев, на столе стояла закуска, Саша Архипцев открывал какую-то банку.
– А ты чего с пустыми руками? – улыбаясь, спросил Баранов. – Решил шпалу не обмывать? Во нахал!
– Судя по всему, он дрых, как суслик, вон на щеке еще разводья остались, – засмеялся Петр Петрович. – Ладно, не изображай рвение! Открывай и разливай, и помни мою доброту, капитан.
