Он кинул в руки Василия бутылку с сургучной пробкой. Увидев, что бутылка поймана, повернулся обратно к столу. Вася расстегнул ножны и вытащил нож. Обстучал сургуч, взял со стола штопор и вытащил пробку из бутылки. Разлил по старинным красивым рюмкам, выставленным из не менее старого буфета. Это здание в Петрограде не грабили и особо не растаскивали. Военный штаб Октябрьской революции находился здесь, в Генштабе. А кадры Эйзенштейна с открытием ворот в арке Генерального Штаба перед штурмом Зимнего дворца – не более чем художественный образ. Так что обмывали новую звезду и новую шпалу в серебряных позолоченных рюмках с чернением и царским вензелем Александра Миротворца. Двое из присутствующих заканчивали Академию Генштаба в один год и в одной группе, правда, не в этом здании, а в Москве, но это значения не имеет. Чуть позже, слегка подвыпив, оба рассказали о курьезе, который произошел с Барановым в момент написания диплома. Его руководитель диплома оказался царским генералом ГенШтаба, и он принял дипломанта у себя на квартире, находясь в генеральском мундире, с эполетами и многочисленными орденами, чего красный слушатель не понял и обратился в партком Академии. Там ему и объяснили, что этот самый генерал был военным консультантом самого Ленина и разрабатывал план вооруженного восстания в Санкт-Петербурге и в Москве. В Москве примкнувшие к большевикам анархисты отошли от намеченного плана, и пролилась первая кровь будущей Гражданской войны, а в Питере все прошло практически без стрельбы и без жертв. Но я же не стану говорить двум советским генералам, что я это знаю! В учебниках истории тех лет этого факта не было. Наука история – редкостная проститутка.
Так как Петр Петрович сам начал говорить о неудовлетворительном состоянии разведки на фронтах, я ему поддакнул и обратил его внимание на то обстоятельство, что у немцев практически исчезли танки в группе войск «Север». Были, их было много на этом фланге. Да, мы их немного проредили, и немцы отвели на пополнение танковые дивизии Гёпнера, но прошло два месяца, но они здесь так и не появились. Следовательно, они находятся в другом месте. Из 4-й группы у Луги находится дивизия «Полицай» и 58-я пехотная на Нарвском рубеже. Они, скорее всего, из группы просто выведены. А самая мощная в СССР танковая дивизия совершила единственное наступление и стоит в обороне напротив пустого места.
– И где, по твоему мнению, начнут? – практически без особого интереса спросил Евстигнеев.
– Ну, своего мнения мне иметь не положено, а противник по этому поводу говорит, что цель наступления определена фюрером, и это – Москва. Двое немцев болтали между собой, что обе дивизии пополнили группу Гейнца-Урагана. Насколько я понял, это 2-я танковая группа, она где-то под Харьковом, чуть севернее. Третья группа, опасаясь удара 1-й Краснознаменной, ушла на юг, прикрывшись 16-й армией. Это та, которая за Шелонью стоит, на нашем левом фланге, части которой якобы атаковали Новгород, по данным нашей разведки, но там их не оказалось. Наши соседи вроде как зашевелились, но нас к этому действу не привлекают, а отправляют целый батальон на Свирь. Там пяти танкам делать нечего. Нет там противника, способного с ними бороться. И уже не будет. И чем там будет заниматься мой батальон? Вечно ожидать топлива? А немцы в 27 километрах от Валдая. Мост, который сейчас городим, с большим толком надо бы использовать на Шелони, а не на Свири. Там мост у нас уже есть, главное, чтобы его не упустили, как 16 сентября. А батальон переместить на тот берег Волхова. Сразу дивизию нам не сдвинуть, неизвестно где снаряды брать, а батальон вполне на том участке действовать сможет.
– Ой, помолчи! Как же! Так и отдал Попов «свою» дивизию! Как только разговор зашел, что Северный будут делить, так он потащил сюда «лишние дивизии». Задействовать Кулика и его армию он не может и не хочет, хотя они ближе, а ослабляет и без того слабенькую Медвежьегорскую группу, целую армию оттуда пытался выдернуть, – с горечью сказал Баранов.
– Мнение твое, комбат, понимаем, рвение – тоже, но ты получил «свое направление», вот и действуй, – резюмировал Евстафьев.
– Зерно истины в этой куче дерьма есть. Так что: не растаскивай батальон по городам и весям. Действуй компактно, придерживаясь «железки». Но хватит о делах наших скорбных. Люди мы не свободные, все под уставом ходим. Начальству, как говорится, видней. А такие свободные вечера, да с хорошим поводом – большая редкость, так что не порть настроение. Давайте лучше о бабах! – новоиспеченный генерал-лейтенант Баранов достал еще одну «казенку»-«огнетушитель», их, после приказа о фронтовых, наладились выпускать. У нее на этикетке не было цены, но было указано, что выпускается она для нужд РККА. Частенько на этой белой этикетке находились целые письма тех, кто ее разливал. Он начал отбивать на ней сургуч.
Ввязываться в бой с собственным начальством оба генерала не рвались. «Жираф большой. Ему видней!» Вновь на стене замаячил силуэт и глаз кобры. Я понял, что она тоже жива и продолжает мешать мне выполнить свое предназначение: защитить свой дом, по-другому моих подопечных не спасти. Ходят они по краешку, постоянно заглядывая в глаза смерти. Через два часа нас отправили в Чудово, где Василий должен присоединиться к своему батальону. Закончился пятый месяц, как у меня на попечении оказался этот человечек. Я уже привык к нему, в меру сил и возможностей стараюсь всегда ему помогать. А то, что не всегда получается все сделать как надо? Куда ж от этого деваться.
Глава 24
Ленфронт, Чудово – Оять,
28–30 сентября 1941 года
Перед отъездом сунул Саше записку для Волкова, в которой просил максимальное внимание уделить паромам и взорванному жэдэ-мосту через Шелонь. С его помощью можно быстро создать паромную переправу через эту реку. Вместо настила из дерева рекомендовал усилить палубу Х-образными квадратными ребрами из катаного 16-мм металла. В этом случае грунтозацепы перестанут задевать палубный лист. Следы от гусениц на понтоне были глубокими, и в таком виде, как есть, он не годился.
В Чудово едва успел запрыгнуть в последний вагон уже набиравшего ход эшелона со своими танками. Там оказалось два взвода ремроты и часть водителей роты артснаба. Большинство из них спали вповалку, так как все эти дни работали по 25 часов в сутки, проводя различные ТО всему парку батальона. Не спали только два человека: старшина ремроты Ребров и дневальный, незнакомый красноармеец азиатской внешности. Ребров предложил чайку и фронтовые, видать попахивало от Василия, на опохмелку. Увидев шпалу на петлице, сразу сказал, что это повод, и от чести поздравить его с новым званием он не откажется.
– Куда нас потащили, тащ капитан? – спросил он, вытирая усы после водки. – В Ленинград?
– Нет, на Свирь, в Оять. – Скрывать место назначения уже было бессмысленно.
– К финнам? Это плохо. Похуже немцев будут. Пальцев мало заказали. Мин будет – море! Я ж в 7-й армии был в сороковом. Слышь, Жолдуз, че говорят, к финнам едем. Если ты там уснешь, на посту, как третьего дня, они тебе вмиг горло перережут, как барану. Лесные люди, охотники.
– Откуда ты, Жолдуз?
