– Ни с кем. Она позвонила по телефону, представилась и
сказала, что у нее есть шахта, которую она хочет продать. Она говорила, что
имеет образцы, которые свидетельствуют о присутствии богатой руды, что она
сделала некоторые капиталовложения и что свободна только по вечерам. Она хотела
условиться о переговорах.
– И что? – спросил Мейсон.
– Я предложил, чтобы она зашла как-нибудь вечером. Мне и в
голову не пришло, что она появится в тот же день и так поздно. Когда она
говорила о вечере, то я думал, что она имеет в виду ранний вечер.
– И ни с кем другим она не виделась?
– Дайте подумать. Вначале с ней разговаривал я. Потом пошел
сообщить Язону. Я посвятил его в курс дела в общих чертах и спросил, хочет ли
он с ней разговаривать.
– Да, помню, ты объяснил, чего она хотела, – подтвердил
Бартслер. – Я сразу сказал тебе, что это, наверное, нам не подойдет, но раз эта
женщина уже здесь, то я могу с ней поговорить.
– Все это время она ждала в холле, – продолжал Гленмор, – и
существует возможность… Но даже если так, то я не вижу, какое это может иметь
значение…
– Существует возможность чего? – спросил Язон Бартслер.
– Что твоя жена или Карл случайно вошли туда. Но даже если
это было так, то они могли лишь обменяться с нею несколькими фразами.
На несколько секунд наступила тишина, после чего Бартслер
сказал со значением Гленмору:
– Проверь это, Фрэнк, хорошо?
Гленмор казался смущенным.
– Это не так просто.
– Несмотря ни на что, все-таки попробуй.
– Это щекотливое дело для постороннего человека. Сам
понимаешь, Язон…
– Раз ты так к этому подходишь, – терпеливо ответил
Бартслер, – то скажи Карлу, чтобы он сейчас же пришел сюда. И передай моей
жене, что я был бы благодарен, если бы она также смогла подойти на минуту.
Скажи ей, что это очень важно.
Гленмор кивнул головой и вышел. Бартслер сидел, задумчиво
пожевывая сигару.
– Черт побери, мистер Мейсон, – отозвался он. – Мне это
кажется невозможным, однако это должно быть так.
– Потому что дело в вашей жене и вашем пасынке, – обратил
внимание Мейсон. – Настолько ли вы уверены в своем предположении, чтобы ставить
точки над «i»? На вашем месте я поостерегся бы выдвигать обвинения, которые
могут не найти подтверждения в фактах.
– Мы с женой достаточно давно живем вместе, – ответил
Бартслер. – Любовь давно выветрилась, и сейчас я отчетливо вижу, что для нее
это была обычная торговая сделка. Она хотела денег, хотела положения, хотела
влияния. И, как всегда, когда одна сторона продает то, чего нет, вторая сторона
слишком поздно спохватывается, что не получила ничего за свои деньги.
– А если речь идет о вашем пасынке? – спросил Мейсон.
– О моем пасынке! – повторил Бартслер взволнованно. – Я не
хотел бы, чтобы в этом деле были какие-либо недомолвки. Этот негодяй
заслуживает только солидного пинка под зад. Этот лицемер, этот осел, этот
эгоист…
– Ничего не скажешь, довольно исчерпывающий список, –
заметил Мейсон.
– Я мог бы еще дополнить его, если бы у меня было время
подумать, – ответил Бартслер. – От него можно ожидать чего угодно. Он так
охвачен манией изображать из себя великого актера, что готов делать все, за
исключением, конечно, честной работы. Еще один великий человек, рожденный для
того, чтобы начинать карьеру сверху.
– Как относится к этому его мать? – спросил Мейсон.
– Она ничего не видит, кроме него. Для нее он – все
голливудские звезды, вместе взятые.
– И она готова многое сделать для его карьеры?
– Все.
– Дело действительно деликатное, – заметил Мейсон.
– Черт побери, оно вовсе не должно быть деликатным, –
взорвался Бартслер. – Говоря «все», я знаю так же хорошо, как и вы, что это
означает. Она готова лгать, красть, не знаю, может быть, даже убивать ради…
– О ком разговор? – спросил холодный, сдержанный голос с
другого конца комнаты.
Бартслер поднял взгляд и, увидев жену, поднялся с кресла.
– Ты помнишь мистера Мейсона, моя дорогая? Это его
секретарша мисс Делла Стрит.
– Добрый вечер, – сказала она холодно, после чего снова
повернулась к мужу. – О ком ты говорил, Язон?
Бартслер выдержал ее взгляд.
– Черт возьми, если ты обязательно хочешь знать, то о тебе.
– Понимаю. Ты не для того случайно пригласил господина
адвоката, чтобы он представлял тебя на бракоразводном процессе?
– Нет. И оставим это… – начал Бартслер.
На ее лице появилась ледяная улыбка.
– Потому что если так, то ты слишком поздно подумал об этом.
Завтра я подаю на развод.
Бартслер вздохнул, после чего процедил сквозь стиснутые
губы:
– Это развязывает мне руки.
– Совсем нет, – сладко сказала она. – Это только первый
раунд. Господин адвокат подтвердит, что остается еще урегулировать вопрос
имущества.
– Если ты себе воображаешь, – взорвался он, – что выдавишь
из меня хоть один доллар для себя и своего сыночка…
– Хватит, Язон, – резко перебила она. – Можешь сколько
угодно терзать меня, это твоя супружеская привилегия. Но моего сына оставь в
покое. Ты не имеешь на него никаких прав. Я его содержу.
– Ты его содержишь! – фыркнул Бартслер. – Берешь от меня
деньги и даешь ему.
– Тем не менее это мои деньги, когда я их даю ему.
– И это, наверное, объясняет, почему он задирает нос и
насмешливо ухмыляется? Он ведет себя так, как будто ничего мне не должен. Даже
не должен уважать меня.
– Я не знала, что он тебе что-то должен, – сказала ледяным
тоном миссис Бартслер. – А что касается уважения, то человек либо его вызывает,
либо нет.
– Уж я сумею научить его уважению! А если он сделал то, что
я предполагаю…
– Что же ты предполагаешь?
– Я предполагаю, что… Подождем его, посмотрим, что он
скажет.
В комнату вошел Фрэнк Гленмор. Он отрицательно покачал
головой.
– Карла нет? – спросил Бартслер.
– Нет.
– Если вы интересуетесь Карлом, то он вернется поздно, –
сообщила миссис Бартслер. – Насколько я знаю, у него свидание.
– Он взял машину?
– Не беспокойся, Язон, не твою. Он взял мой автомобиль.
– Обнаглевший щенок! – произнес Бартслер. – Хоть бы раз…
– Прекрати! Ты действительно не имеешь на него никаких прав!
Это дело касается исключительно его и меня. Конечно, он немного разочарован,
что не мог пойти на фронт со своими здоровыми друзьями…
