– Значит, у нас ещё куча времени! – обрадовался Тюлль.
– Как это? – заинтересовалась я.
Тогда профессор объяснил про замедление времени в межгалактическом пространстве. Идея в принципе простая: день длится ровно столько, сколько планета (например, Земля или Буммердинг) делает полный оборот вокруг собственной оси. Буммердинг вращается в 16 раз быстрее Земли, поэтому пока на Земле проходит всего полтора часа, на Буммердинге сменяется день!
Просто супер! Значит, мы можем остаться и построить будку, покормить билибобиков, немножко поспать и утром помочь профессору с вольером для хоботулькиных!
Стоп! Перед сном нужно провернуть ещё одно важное дело, – вызволить из клетки Кусаку. Профессор Тюлль решил, что по пути можно занести хоботулькина в вольер к остальным. Так что мы отправились в ночную прогулку по зоопарку!
Обожаю ночные прогулки, а эту не забуду никогда! Буммерсветило уже зашло. (Это звезда вроде нашего Солнца, вокруг которой вращается планета Буммердинг.)
В сумерках разноцветные буквы над входом освещали зоопарк неярким светом. Юлиус нёс на руках Помпона. Зверёк водил носом по сторонам и похрюкивал, только вовсе не испуганно, а радостно. Помпон чувствовал себя вполне уютно, к тому же мой друг что-то ласково нашёптывал зверьку на ухо.
Профессор Тюлль нёс хоботулькина. Я шла рядом и поглаживала синюю шёрстку. Хоботулькин устал и время от времени похрапывал, при этом у него смешно подрагивал кончик хобота.
– Как его зовут? – спросила я.
– Кого, хоботулькина? Угум, угум… Вообще-то у него нет имени. В стаде чересчур много особей, мы не можем назвать каждого… Угум, угум… Нет, их слишком много, – задумчиво ответил профессор.
– Но ведь конкретно этому можно дать кличку? Как считаете? Раз уж мы с ним так хорошо познакомились! – сказала я.
Профессор задумчиво покачал головой из стороны в сторону:
– Да, ты права. Есть мысли? – согласился Тюлль.
– Нам самим можно придумать ему кличку?
Профессор кивнул.
Я обратилась к Юлиусу:
– Что думаешь?
– Мммм, смотри, он в пятнышко! – заметил друг.
– Это мальчик или девочка? – спросила я у профессора.
– Мальчик, – ответил тот.
И мне пришло в голову отличное имя.
– Горошек! – воскликнула я.
Мы попробовали позвать хоботулькина:
– Горошек, Горошек!
Он навострил ушки и склонил голову набок. Значит, узнал своё новое имя!
Тем временем мы дошли до кассы. А дальше профессор Тюлль выбрал не ту дорожку, что вела к пещере гургелота, а свернул на тропинку, исчезавшую в зарослях кустарника. Весьма странного кустарника, стоит заметить. Дело в том, что его ветки покачивались, только не на ветру, как вы, наверное, подумали. В тот момент не дул никакой, даже самый слабый ветерок, и ветки двигались сами по себе, точь-в-точь словно руки у робота, разве что механизмы не жужжали!
Из кустов торчали своеобразные холмики, которые походили на мини-вулканы, – над ними клубились цветные облачка.
– Так храпят зоттельмоки, – пояснил профессор.
– Что-что? – переспросила я.
Профессор рассказал, что зоттельмоки во сне выпускают облачка пара.
– Разве это называется храпят? – удивилась я.
– Угум, угум… А как вы говорите на Земле? – уточнил Тюлль.
– Выдыхать цветные облачка? – я рассмеялась. – У нас на Земле нет такого слова!
Мне захотелось срочно его выдумать, но не хватило времени, потому что только теперь я заметила, что из холмиков, которые я приняла сначала за кротовьи норы, в небо целились светящиеся лучи, совсем как в лазерном шоу, только не такие яркие и более загадочные.
– Это ночноглазики, – сказал профессор Тюлль. – Они похожи на маленьких слепых кротов, но у этих зверей один глаз. Они открывают его только в темноте и посылают световые сигналы в космос: так они общаются с сородичами, которые живут на других планетах.
Ничего себе, вот это круто! Пока я размышляла, о чём могли рассказывать друг другу ночноглазики, над нами прошмыгнула птичка с синим блестящим оперением.
– Ох уж эти зимзы, – вздохнул профессор. – Опять во сне летают! Надеюсь, что эта далеко не улетит и найдёт дорогу обратно… Угум, или как?
Синее блестящее перо спланировало вниз прямо мне на макушку. Профессор Тюлль сказал, что перо зимзы приносит счастье.
Поглаживая перо на ходу, я услышала сопение. Чем ближе мы подходили к вольеру хоботулькиных, тем громче становился шум. Трудно поверить, что такие маленькие зверьки могут так громко сопеть во сне. Мы вывернули из-за угла. В тёмном ночном небе высокий забор казался мрачным и серым. Профессор открыл ворота.
Хоботулькины сбились в кучу под раскидистым космическим кустарником, напоминая груду цветных подушек. Профессор сказал, что хоботулькины всегда так спят: друг на друге, для них главное – быть всем вместе. Зрелище было таким уютным, что мне тоже захотелось прилечь рядом.
Мы уложили Горошка посреди пёстрой кучки, при этом случайно разбудив парочку хоботулькиных. Они радостно протрубили, приветствуя товарища, и поплотнее улеглись рядом.
Мы немножко понаблюдали за тем, как Горошек удобно устраивается среди друзей. Вскоре хоботулькины снова мирно захрапели, а мы на цыпочках выбрались из вольера.
Следом мы направились к Кусаке. Пёс тоже спал. Когда я отперла дверцу клетки для морских свинок, Кусака открыл глаза. Наверно, не сразу поверил, что я ему не приснилась. В полудрёме Кусака радостно тявкнул и облизал мне лицо. Я взяла его на руки, и он тут же снова уснул, так что мне пришлось его нести.
Вообще-то Кусака был довольно тяжёлым псом.
– Завтра, – прошептала я ему на ухо. – Завтра мы построим тебе чудесную будку, чтобы тебе славно жилось на Буммердинге.
От радости у меня тут же нашлись силы, чтобы отнести собаку в домик-яйцо.
Я уложила Кусаку на тёплое одеяло и почувствовала, что устала настолько, что ни о чём, кроме кровати, даже мечтать не могу.
