Не ожидая надвигавшейся общей катастрофы, Гуня с отрядом непримиримых казаков прорвал кольцо осады и ушел в пределы Московского государства, предоставив капитулянтов их собственной судьбе. На этот раз поляки против обыкновения обошлись с капитулировавшими казаками сравнительно милостиво. Ограничились казнью нескольких второстепенных вождей, а всех остальных после присяги на верность королю распустили по домам. Главные же вожди восстания — Острянин и Гуня были вне пределов досягаемости.
После завершения операций с повстанцами Потоцкий созвал в Киеве казацкую раду, которая безоговорочно признала «Ординацию» и выбрала посольство к польскому королю, которое должно было приветствовать короля, изъявить ему верность и просить его сохранить за казаками их земли и назначить жалованье. Одним из четырех членов этого посольства был сотник Богдан Хмельницкий — будущий Великий Гетман.
Вскоре затем на второй казацкой раде в Масловом Ставе был составлен реестр на 6000 казаков, введены в должность назначенные королем комиссар, полковники, есаулы и намечены казаками лица на должности сотников и атаманов. Среди лиц, намеченных в сотники, был Богдан Хмельницкий, который получил Чигиринскую сотню.
«Ординация» стала совершившимся фактом. 6000 реестровцев, попавших в привилегированное положение и ставших как бы «полушляхтой», определенно и недвусмысленно встали на сторону польского правительства в его споре с народом Украины.
Исчез организованный центр народного сопротивления польско-католической агрессии, которым было в течение полустолетия реестровое казачество, несмотря на соглашательские настроения его части, преимущественно верхушки. Народ был обезглавлен, тем более что и в высшем духовенстве, возглавляемом Петром Могилой, он не находил защитников против жестокого социального угнетения.
Наступило десятилетие, которое поляки с гордостью называют временем «золотого покоя». Для поляков и коллаборировавшей с ними социальной верхушки это действительно были годы покоя. Ни бунтов, ни восстаний, ни даже протестов в той или иной форме. Но для народа это было, вероятно, самое черное десятилетие (1638–48 гг.) за его предыдущую и последующую историю. На этом десятилетии, которое было не только десятилетием наибольшего угнетения и притеснения, но и десятилетием накопления народного гнева и народных сил — подготовки к освободительной борьбе, надо остановиться подробнее.
Канун восстания 1648 года
Раздавивши сопротивление народа, польско-католические агрессоры повели наступление на Украину-Русь. Вернулись бежавшие во время восстаний из своих замков и поместий магнаты и шляхта и предъявили свои права на крестьян, каковыми они считали всех сельских жителей, кроме 6000 реестровых казаков. Городских жителей — мещан начали всячески притеснять и мстить за их активное участие в казацко-крестьянских восстаниях. Неразобранные еще земли быстро захватывались магнатами и шляхтой и закреплялись за ними королем (вместе с живущим на этих землях населением).
В погоне за доходами, не желая сами заниматься их выколачиванием, магнаты и шляхта начали сдавать свои права или целые поместья в аренду или на откуп евреям, которые после «успокоения» появились во всех городах и селах Украины.
Подняли голову униаты и повели новое наступление на православие. К этому времени относится план создания особого патриархата для православных Речи Посполитой (украинцев и белорусов). До этого, как известно, православное население находилось в юрисдикции Константинопольского патриарха, от которого зависело назначение Киевского митрополита, являвшегося как бы экзархом (наместником) патриарха. Незадолго до этого (при Борисе Годунове) Константинопольский патриарх, по настоянию Московского правительства, согласился на учреждение патриаршего престола в Москве вместо митрополии, которая, как и киевская, зависела от Константинополя.
Такое же превращение зависимой православной митрополии в независимую патриархию хотели провести поляки на Украине.
По замыслу инициаторов этого плана, учреждение независимой патриаршии поставило бы православие в большую зависимость от польского правительства и дало бы ему возможность оказывать влияние и давление на политику православной церкви. Выбор патриарха и высших иерархов православия, таким образом, в значительной степени зависел бы от короля. План этот находил полную поддержку тогдашнего Киевского митрополита Петра Могилы, который был удобным для поляков и католиков православным патриархом, так как по своему происхождению не был связан с населением Руси (он был молдаванин) и не мог быть выразителем национальных устремлений народа, а по своим взглядам был сторонникам магнатско-шляхетского социального строя, и стремления народа к социальному освобождению были ему чужды.
К тому же его близость и родственные связи с католической аристократией давали основания усомниться в его твердости при отстаивании интересов православия. Опасения эти высказывались открыто устраненным им (с помощью поляков) его предшественником Исаией Копинским, ярым антикатоликом и сторонником ориентации на Москву. Не особенно верило Могиле и низшее духовенство, связанное тесно с народом и видевшее в нем чужого и чуждого народным интересам аристократа.
Православное духовенство, бывшее единым во времена Иова Борецкого и Исаии Копинского и неразрывно связанное с казачеством и его устремлениями, во времена «Золотого покоя» было резко поделено на коллаборировавшую с польским правительством верхушку и угнетаемое и притесняемое этим правительством низшее духовенство.
Насколько далеко шли эти притеснения, видно из сохранившихся документов, согласно которым польские помещики заставляли православных священников и их семьи, наряду с крестьянами, выходить на барщину. За ослушание же избивали и калечили. Все жалобы как польским властям, так и митрополиту оставались без результатов. Не удивительно, что в результате этих притеснений взоры всех православных обращались к Москве, где православие свято чтилось.
Это нарастание промосковских настроений народа признает даже Грушевский, основоположник извращения истории Украины, постоянно твердящий, что великороссы и украинцы всегда были два не только чуждых, но и враждебных друг другу народа.
В своей книге «Початки Хмельниччины», разбирая выгоды, которые бы могла получить Польша учреждением патриаршества и даже отдачей в ее юрисдикцию униатов, Грушевский пишет, что это «вызвало бы известное охлаждение православных к Москве» и что это следовало бы сделать, чтобы «уничтожить или хотя бы ослабить их склонность к Москве».
Почему была эта «склонность к Москве», если «москали» были во все времена «чужды и враждебны» к украинцам и наоборот, Грушевский не объясняет, ограничиваясь голым признанием факта наличия «склонности».
Действуя «кнутом и пряником», польское правительство разными подачками и очень щедрыми обещаниями деморализовало казачество, разделив его на реестровых и нереестровых.
Многотысячное нереестровое казачество после «Ординации» оказалось на положении зайцев, за которыми охотились все кому не лень с целью превратить их в крепостных крестьян. Из этих времен сохранилась украинская пословица: «Казав пан — кожух дам. Слово панське тепле».
