Потом на песчаный ринг вышел свежий дуэт.
Парень в капюшоне и в перчатках взял в руки специальный обрубок толстой доски. Другой, худощавей, немного разбежался, подпрыгнул и грохнул ногой по светлой деревянной поверхности. Доска правильно раскололась.
— О-ох!
Немцы всегда восхищались одновременно.
Военные парни расколотили еще одну доску, потом еще.
Морпех, тот, что покрупней, скинул свой капюшон и страшно сверкнул на зрителей возбужденными очами. Следующие две доски он самостоятельно и очень успешно расколол о свою голову, правда, защищенную форменным беретом. Но этого было явно мало и, когда его напарник сбегал к машине за бутылками, военнослужащий окончательно обнажил свой мощный, затейливо бритый затылок.
— Вау!
Лица иностранных подданных не различались — они все приникли к фото- и видеоаппаратуре.
Встав только на одно колено, словно в чем-то клянясь, морпех звонко грохнул по своей башке одной бутылкой, потом сразу же, не успели еще первые сверкающие осколки стекла разлететься по сторонам, и другой. По уху его начала робко стекать тонкая, несерьезная капелька крови. Он подпрыгнул, страшно заревел и замахал громадными руками.
— А-а-а!
Никто и не заметил за этим замечательным зрелищем, как к напарнику бутылочного монстра подошел О'Салливан, держа в руке точно такой же кусок доски.
Видно было, что военный паренек ничего не понял, растерянно оглядываясь на своего командира, но Глеб предупредил его, заглушив все окружающие крики.
— Пусть он попробует! Подержи доску!
Майор кивнул, иронически улыбаясь.
Итальянец разбежался похоже, но как-то ловчее, прыгнул пружинистей, да и доска хрустнула под его пяткой неожиданно кратко и сочно.
Теперь уже вместе со всеми одобрительно заорали и профессионалы.
Предложенную к уничтожению о собственную голову бутылку О'Салливан отверг.
Двое парнишек помельче быстро приготовили постаменты для раскалывания твердых предметов. И опять на сцене появилась новая пара.
«Специализация, однако…»
Сначала усатый красавец-морпех расколол ребром ладони большую глиняную черепицу, потом еще две, вместе уложенные, потом уже три. Утомившись, он ловко отскочил в сторонку, уступив рабочее место сменщику с кирпичами. Кирпичи были красивые, новенькие, на загляденье! Ярко-красные, шуршащие в куче и высыпающие из себя сухую пыль при перемещении.
Сменщик быстро, в ритме пулеметной очереди переколотил рукой десяток красных изделий, улыбнулся всем и также артистично скакнул в общую группу, дожидаясь заслуженных аплодисментов.
Аплодисменты были, да еще какие!
Воодушевленный заграничным вниманием, к людям-зрителям опять вышел монстр.
В куче оставалось не очень много целых кирпичей, и он был этим явно недоволен.
Кровинки на его хрустальном сосуде уже были смазаны зеленкой, так что готовность к следующему номеру была отменная.
Он поднял кирпич двумя руками над головой, помедлил, чихнув от просыпавшейся оранжевой пыли и, с ревом и выдохом, хрястнул себя кирпичом по голове.
О'Салливан поморщился. Николас задумчиво посмотрел на упавшие в песок кирпичные половинки.
Еще раз раздался нехороший хруст и еще два обломка упали к ногам беспощадного воина.
Криво усмехаясь, он протянул руку к последнему из привезенных кирпичей.
— Бери вот этот.
Добрый голландский человек Николас подал суровому бойцу темно-красный большой кирпич, который он как-то незаметно для окружающих притащил из развалин южной крепостной стены.
Монстр смутился.
Он знаками показывал, что скверно учил в школе немецкий, что у него есть непосредственный командир и что, мол, на сегодняшний день он свою норму выполнил.
— Нет, нет, убери это…
Могучий Колька был разочарован.
За спиной Глеба два молоденьких морских пехотинца вполголоса весело обсуждали неожиданное предложение голландца.
— Да чо он, тупой совсем, что ли! Наши-то кирпичики сухие, ровные, привычные, а эта каменюка такая!.. Вован себе черепушку запросто такой снесет!
Отряхивая балахонистую пятнистую униформу, ребята стали строиться у машины. Иностранцы, нисколько не озабоченные соблюдением воинской дисциплины, роились между ними, обнимались, позируя для фотографий, восхищенно хлопали артистов по плечам и спинам.
Поправляя на ходу обеими громадными ручищами свой крохотный берет, к Глебу решительно причалил большой майор.
— Послушай, значит, это ты сегодня здесь за старшего?
— Вроде так.
— Так это ты с Никифорычем в доле по бизнесу, что ли? Ну, как бы вы партнеры типа были?
— А в чем интерес, майор?
Глеб, прищурившись на потного морпеха, кусал травинку.
— Ну, я к тому, что если это кто из наших отморозков, из дивизии, Никифорыча это… ну, типа, случайно, по пьянке в увольнении, или как… Ты не сомневайся, мы сами тут все решим, все кости переломаем, зароем на месте, если кого вычислим.
— Не надо, майор, никого ломать. Лучше занимайтесь кирпичами. Я все сделаю сам.
— Д-да…
Майор почесал макушку, не зная чем еще выразить свое соболезнование.
Пришлось помочь забавному вояке.
— Ты доски свои поломанные отсюда не увози. Мне сейчас еще костер разводить, пропитание для союзников варить. Пригодятся. Может, вы своей компанией останетесь с нами отобедать, а?
— Нет, дружище, не могу. Спасибо, конечно, за предложение! Но у нас распорядок строгий, режим у моих пацанов опять же, дисциплина… Не могу, извини!
— Ладно, майор. Тогда держи… Здесь все, что Никифорыч вам приготовил.
Глеб Никитин протянул военному рюкзак.
— Конверт в боковом кармане. Вы все были сегодня великолепны.
Майор как пушинку вскинул многоголосо звякнувший рюкзак на плечо.
— Порядок! Ну, бывай, справляйся тут со своими супостатами! Если что — найдешь меня, всегда помогу. Мы с боцманом много дел на берегу тут переделали, в гостях семьями бывали друг у друга… Ладно, бывай!
Он вскочил на подножку уже рычавшего грузовика и опять, совсем по-детски, прорычал-прокартавил:
— Привет, Европа!
Из-под брезентового тента иностранцам улыбались милые, ласковые лица российских морских пехотинцев.
— Чао!
…Пыль уже улеглась, прибрежная августовская тишина успела накрыть все вокруг стрекотанием кузнечиков и слабым шорохом волн за стенами крепости, а Николас все еще вертел в руках старинный кирпич. Потом с недоумением и очень бережно положил его около своего рюкзака.