— Ну-у, еще и это! Спасибо. Уже давно никто так чудесно для меня не готовил.
— Ты же ведь и не поел ничего толком-то! Все в спешке…
— Я выгодный — ем мало.
— Зато, небось, устрицы да жульены в своих странствиях предпочитаешь?
— Три корочки хлеба на ужин, смоченные в стакане старого доброго фламандского вина, меня устраивают вполне.
Лукавое смирение капитана Глеба развеселило Ингу.
— Вот ведь трепач-то!
— Правда, истинная правда! Клянусь своим неизбывным аппетитом! Ну, конечно, бывало, когда в сложные и необходимые моменты свершения трудовых морских подвигов коллеги-матросы сравнивали меня с соловецкой чайкой, но это от зависти и горя, что сами они не могли так обильно кушать в качку и при сильном крене.
Посмотрев сквозь прозрачную ягоду на картины, на цветы и на обширный абажур, Глеб улыбнулся женщине.
— Очень здорово у тебя здесь. Стало еще уютней. Ты со всем одна до сих пор справляешься?
— Одна. — Инга присела на подлокотник кресла Глеба, ласково погладила его по седому виску. — Жаль, что ты тогда не захотел…
Тяжелые желваки заходили по скулам, но совсем не от хрусткого крыжовника. Приподняв вверх голову, Глеб снова ясно и васильково улыбнулся ей.
— Как же, помню. Ты ведь так мечтала об этом фартучке, а я, сволочь такая гадкая, не захотел помочь тебе приблизиться к заветному.
Рука Инги остановилась. Она молчала.
— В то время ты абсолютно справедливо хотела иметь хорошую зарплату, милых семейных гостей, возможность удивлять их приятными рецептами вкусных салатов и прочее. Для такой счастливой и спокойной жизни тебе нужна была не сумасшедшая карьера, не приключения, а просто удачное расположение к твоей персоне начальства и еще кто-то надежный рядом…
Может быть, Инга даже уже плакала.
Глеб Никитин говорил негромко, не поднимая взгляда от плавного каминного огня.
— Ты обижалась, что я, такой легкомысленный, никак не хотел понимать тогда очевидных вещей и твоих предельно ясных намеков. Подруги шептали тебе, что я совсем неглуп и все в твоем поведении для меня понятно. И это было для тебя вдвойне обидней…
Вспоминать другие подробности Глеб не стал.
Те счастливые времена закончились как-то внезапно.
Подчинившись новым веяниям и обстоятельствам, люди из их конторы постепенно и поочередно отыскали себе теплые рабочие места и тихо, без лишнего шума, разошлись по сторонам.
От прежних знакомых он случайно узнал, что Инга все деньги, которые причитались ей в Фонде за серьезные труды и личную преданность, вложила в покупку «Собаки». Ее мечты — передничек с оборками и абажур в тихой комнате — сбылись.
В тот год капитан Глеб Никитин надолго уехал из этого города.
Они молчали. Неловкость дальнейших объяснений мешала им обоим говорить хорошие слова.
Инга пошевелила пальцами в кармашке передника, нашла, очевидно, платочек и вздохнула.
Уверенно поднявшись из глубины теплого кресла, Глеб с улыбкой взял ее за плечи.
— Садись сюда теперь ты.
Глаза в глаза. Он не извинялся и не был жесток.
— Последний раз я тебя видел года два назад, в городе, третьего октября. Тебя вез в машине бородатый тип, кажется, ты плакала тогда тоже, да?
— Не помню. Бородатый? Не-ет…
Она всхлипнула.
— И я тебя видела как-то. В такси, с какой-то женщиной.
Серьезно и даже очень Глеб ответил.
— Ошибка. Уверяю тебя — ты ошиблась. Я в такси с «какими-то» женщинами не езжу.
Все еще моргая по-детски мокрыми ресницами Инга начала говорить оживленно, но неуверенно…
— А тогда, у книжного магазина?! Ты был такой худой и веселый! Помнишь?
— Как же такое забыть… Те три недели я питался только томатным соком и ливерной колбасой. Было туго.
— Тебе нечего было есть? А почему ты мне ничего не сказал?!
— Той весной у тебя своих проблем, думаю, было предостаточно, кроме голодного меня. Ты ведь именно тогда увольнялась из налоговой?
— Да. А ты откуда это знаешь?
«…И помнишь», — хотел было добавить Глеб, но промолчал.
Закрыв ладони на лице роскошными светлыми волосами, Инга уже звонко смеялась.
— Сколько же раз я тебе говорила — заходи вечерком, не пожалеешь.
Глеб снова взял ее руки в свои.
«Боже, как же он устал?! И как не изменились за эти годы его глаза…»
— Вот я и пришел. И не пожалею.
Задрожав руками, Инга побледнела, куснула губу.
— Я сейчас. Закончу дела. Ты пока побудь здесь. Не уходи никуда сегодня. Прошу тебя…
В дверях она обернулась, сияя внезапным румянцем. Обернулась. Голос женщины был уже мягким и глубоким.
— Надеюсь, ты заметил, что железяку эту паровозную, в саду, ну, ту трубу, что тебя всегда бесила, я выбросила. Она действительно весь вид здесь портила…
С усмешкой Глеб Никитин показал ей пальцем на дверь.
В ответ Инга тихо и загадочно засмеялась.
Так бы и стоять ему у окна, в ожидании слушая тишину залива и шелест посторонней быстрой жизни со стороны близкой дороги, но закатное солнце неминуемо напомнило и о другом.
Из рюкзака Глеб достал ноутбук, по-хозяйски уверенно расположил его на красивой скатерти круглого обеденного стола, подключил, без особых хлопот обнаружив на стене за занавеской ближнюю розетку.
«Ну, молодец, малыш!»
Вся сегодняшняя информация по проекту «Робинзон» была уже выложена в сети и правильно отредактирована.
Знакомое мягкое кресло для работы было непривычно низковато и поэтому, наудачу пошарив рукой в комнатных сумерках, Глеб пододвинул к себе обычный стул и удобно устроился на нем у компьютера.
«Так, двинули они сегодня шлюпку значительно… Сашка опять не брился… облака над водой какие-то нехорошие с запада, завтра у них там будет дождь — надо предупредить».
Два письма в электронной почте.
Сашка, как у них всегда и получалось в трудные минуты, пытался в своем послании шутить, но в каждом небрежно-забавном мальчишеском слове — тревога.
«Милый мой пацан!»
Ализе написала на английском. О том, что ждет возвращения его, Глеба, как можно скорей.
Луна, светлая серебряная луна. Из-под дальнего берегового откоса только что подала рассветный голос первая птица. Упало в саду яблоко. Никого…
Мысли уже не были похожи на толстый и беспорядочный шелест книжных страниц, который беспокоил его с самого начала их вечернего разговора.
