— Есть тут у нас продавщица одна, Екатерина. Молодая еще, но такая несчастная в личной жизни — ты просто себе не представляешь!
Наворачивая ароматную яичницу, Глеб молча согласился с Ингой, с очевидным удивлением приподняв брови.
— Какой-то толстый, араб вроде, замуж ее в прошлом году звал, увивался. Охмурил девку, в город все возил, в ресторан, в посольство свое, какие-то официальные бумаги вроде как они там с ним заполняли, да вот как-то он в это лето больше к ней и не показывается…
— А Светлана, медсестра поселковая, скоро уедет со своим отсюда. Ее-то дружок, иностранный, зовет все ее к себе, зачастил к нам сюда с приездами, с родителями своими обещает уже Светку познакомить.
Ровно сложив около своей тарелки салфетку, капитан Глеб лениво шевельнул в широкой стеклянной вазе на столе оставшиеся с вечера холодные ягоды, кинул в рот самую крупную крыжовину, хрустнул. Прикрыл глаза от удовольствия.
— Вот видишь, даже провинциальные дамы умеют прекрасно устраиваться… А как эту, вашу медсестру, по фамилии-то?..
— Зачем это тебе?
— Может, я ее знаю? По старой памяти?
— Серякова. Она местная, семья их уже давно здесь живет. Только ты, пожалуйста, никому про это, про их роман-то с иностранцем, не упоминай! Светланка все это в тайне от поселковых бабок держит, сглазить боится, даже мне ничего конкретного не говорит, но я-то догадываюсь! Только бы у них все получилось…
Не выпуская из рук разноцветную посудную прихватку, Инга присела за стол напротив Глеба.
— Дня три назад заезжала она ко мне, ну, Светлана-то эта, медсестра, со своим милым. Видный такой парнишка, ласковый. Обнимал ее все за талию, в машину подсаживал. Светка долг решила отдать, она перед этим у меня на парикмахерскую денег немного занимала, к его приезду прихорашивалась.
Прохладная приятность крыжовника закончилась.
Глеб, не глядя в вазу, пошарил по пустому прозрачному донышку. Сожалея об аппетитной утрате, улыбнулся, посмотрев внимательно на похорошевшую Ингу, на все еще четкие губы, на две такие славные морщинки в уголках ее глаз.
— Нет, не могу вспомнить эту особу. Не знаком был ранее. А ты сама-то как?
— Что?
— Выбрала бы себе кого поприличней, миледи. Из иностранных-то посетителей.
Инга обернулась так резко, что Глеб едва успел спрятать блеск хохочущих глаз.
— Ты на что намекаешь?
— Да так, вспомнил одного торговца потрошками. Он же ведь к тебе с серьезными намерениями тогда подкатывался, да? Или это мне добрые люди просто настроение хотели испортить?
— Подкатывался…
Все то, что ему нужно было знать, Глеб Никитин всегда знал, и не было для него сейчас никакой необходимости смущать лишними расспросами зардевшуюся Ингу.
С последней прошлогодней группой участвовать в игре прилетел финский предприниматель Харри Кивела — весьма успешный поставщик замороженной крови и потрохов для российских зверосовхозов.
Усманцев-старший почему-то тогда страшно настойчиво дозванивался до Глеба несколько раз, отыскал его на краю земли, требовал выслушать его очень подробный отчет о совместных делах, а сам, старый конспиратор, странно покряхтывая в телефон, почему-то упрямо все сворачивал разговор на ливерного финна и на хозяйку ресторана «Собака Павлова».
Инга хотела было привычно пококетничать, но, увидев серьезную синюю глубину глаз Глеба, смутилась еще больше. И, немного помолчав, ответила задумчиво.
— Скучные они все. И финн этот твой тоже…
Без кофе было никак не обойтись.
А разговаривать они продолжали также, иногда остро встречаясь внимательными взглядами, иногда просто и бережно подшучивая друг над другом.
— Противно быть не самим собой. Не по мне изображать бравого вояку, этакого американского сержанта, подыгрывать этим релаксирующим ребятам, даже понарошку.
— Почему? Из тебя, по-моему, получился бы очень хороший военный!
— Ни-за-что! Есть три серьезные причины, по которым я никогда не буду состоять ни на какой должности. Во-первых, и ты это прекрасно знаешь, дисциплина и я — несовместимы. Второе вытекает из первого — не люблю подчиняться. Особенно дуракам. И, самое главное и принципиальное для меня, — любая униформа вчистую убивает творчество.
— Было время, когда многие бывшие военные трудно входили в общепринятый бизнес из-за узости мышления, а я — тоже с проблемами — из-за широты моих личных амбиций.
Инга всплеснула руками.
— Ну ведь ты же по-настоящему умный!
— Однако, ах, как верно ты говоришь, слюшай, хорошо слышать такие слова!
С акцентом и поднятым вверх указательным пальцем Глеб, как и хотел, был действительно забавен.
— Почему ты со мной так часто соглашаешься?! Ни за что не поверю, что ты ни с кем не споришь, только со мной?
— Зачем попусту обижать или расстраивать людей?
Глеб посерьезнел, поглаживая пальцем кофейную чашку.
— Почти всегда я разговариваю не ради себя, не с целью выставить свою персону в выгодном свете, добиться чьего-либо расположения или пристального внимания. Давно уже выбираю тон или способ общения, способный сохранить спокойствие собеседника! С добрым обжорой я говорю о соусах и вкусе теплых лангустов, пойми — не про свое же бессистемное питание и презрение к тщательной кулинарии мне такому человеку рассказывать. Он же расстроится, он будет обижен! Нет, так с людьми нельзя.
С истовым огородником я поддерживаю разговор о пользе раннего мульчирования и об удивительных свойствах черной пленки при возделывании клубники. Если же я честно скажу, что его убогие шесть соток и будка с инвентарем, называемая в определенных кругах дачей, по моему глубокому убеждению, есть богатство нищеты, он может и впрямь начать пристально думать в этом направлении и опять же может разочароваться в себе. Я этого тоже не хочу.
А сейчас, в этом вынужденном походе, мне разговаривать особенно-то и не с кем. Иностранцы немы, мой соотечественник Бориска юн. И поэтому с ними мне приходится говорить коротко и смешно.
Не спрашивая Глеба, Инга, поднявшись со скамейки, взяла со стола его пустую чашку.
— Еще немного тебе, горячего.
Он замолчал.
Протерев большой салфеткой чистое блюдце, Инга задумчиво приложила пальцы к губам.
— И почему с тобой всегда так часто все это происходит? Истории разные, случаи?
— Потому что для меня это интересно.
Мудрая женщина всегда поймет, если именно ей мужчина захочет сказать что-то действительно стоящее и важное для него.
— Зато со мной не бывает другого. Это вроде как закон сохранения энергии или сообщающихся сосудов. Приключений я имею достаточно. Встречаюсь с очень интересными людьми, попадаю в забавные переделки… Ты права, многовато их для примерного обывателя, для его спокойного и размеренного бытия. Но именно из-за этого изобилия необычного в моей жизни нет милиционеров, паспортисток, нет домкратов, шрусов и гаишников. Я до сих пор не знаю разницы между ОСАГО и КАСКО, у меня нет личной больничной карты, нет начальников, коллег, нет дурацких посиделок в бане, злобной бессмысленной охоты на невиновных зверей и птиц, нет пьяных соплей, завистников, я не имею никогда тупого похмелья и стыда мелких обманов.
