Солнце показалось над кронами деревьев у Лондонского моста, целиком залив лучами лицо Кракена. Тот дернулся, моргая и щурясь, а затем, похоже, вспомнил, чем обладает, и еще крепче прижал шкатулку к груди, точно зверька, готового выскочить из его рук и удрать. На какое-то время он отстранил от себя наволочку с коробкой, надеясь, видимо, что зверек и вправду удерет, но потом опять принялся ее баюкать на коленях. И замер, завидя поблизости Пьюла, нависшего над тачкой с карпами.
— Доброго вам утра, — приветливо обратился к нему Пьюл, поглядывая одним глазком, не приближается ли мальчишка с бренди. Кракен сидел молча. — Прохладное оно выдалось.
— Чрезвычайно, — с подозрением протянул Кракен.
— Чуток горячего бренди оказался бы весьма кстати…
Кракен судорожно сглотнул. Провел по губам сухим языком и оглядел Пьюла.
— У вас тут вроде рыбка?
— Она самая. Рыба. Карпы вообще-то.
— Карпы, значит? Говорят, они того… Как там? Бессмертные. Ага.
— Неужели? — спросил Пьюл, изображая глубокую заинтересованность.
— Наука утверждает. Изучали их. В Китае главным образом. Живут вечно и вырастают размером с пруд, где их держат. Установленный факт. Библию почитайте — там все про это сказано. Куча рассуждений о Левиафане, рыбе самого дьявола. Тут обернется змеей, там крокодилом, и никогда напрямую. Но он карп, точно, с хвостом во рту. И уже скоро — неделя-другая, люди болтают, — вырвется на волю и явится к нам из океана, муссоном этаким. Сам-то я разом и по научной, и по духовной части, но им обеим не доверяю до конца. На такое гарантии не выпишешь, вот что я думаю.
У алхимика аж дыхание сперло, и он истово закивал в знак согласия.
— По духовной, да? — отдышавшись, поинтересовался Пьюл, краем глаза следя за бутылкой, со всех ног спешившей к нему по набережной. Бренди был доставлен, Пьюл лишился очередного шиллинга, а мальчишка откатил тачку ярдов на двадцать в сторону, чтобы не слушать взрослых пересудов.
— Глоточек «Старого папы»? — предложил Пьюл и, не дожидаясь ответа, налил Кракену стакан вровень с краями.
— Премного благодарен, во рту суховато, а я еще и позавтракать не успел. А вы чем занимаетесь? — Кракен пригубил бренди. Испытав неимоверное облегчение, он осушил сразу полстакана и, задохнувшись, прокашлялся.
— Я натуралист.
— Правда?
— Сущая правда. Помощник небезызвестного профессора Лэнгдона Сент-Ива.
Кракен вновь поперхнулся, уже без помощи бренди, и от жалости к себе лицо его обрело выражение меланхолической угрюмости. Пьюл подлил в его стакан еще немного. Кракен выпил. Бренди вроде удалось отогнать утреннюю стужу. Кракен внезапно вспомнил о шкатулке, которая свернувшейся змеей покоилась на его коленях. Зачем он взял ее? Какое ему до нее дело? Коробка вовсе ему ни к чему… Как же низко он пал! С этим не поспоришь… Еще один стаканчик не сможет ввергнуть его в более глубокую бездну. Утерев выступившую слезу, Кракен испустил тяжкий вздох.
— Интересуетесь наукой, вы сказали? — подначил Пьюл.
Кракен мрачно кивнул, глядя в пустой стакан. Пьюл подлил еще.
— И ревнителем какой же из ее ветвей вы себя полагаете?
Кракен лишь покачал головой, не в силах дать внятного ответа. Пьюл нависал над ним, предлагая бутылку и усиленно рисуя на своем лице сочувствие и интерес.
— Вы представляетесь мне, — заговорил Пьюл, — прошу прощения, если лезу не в свое дело… Исследователем путей человеческого сердца, каковое, если я не ошибаюсь, чаще бывает разбитым, нежели целым.
Засим Пьюл издал печальный вздох, словно и сам предощущал горький конец всего сущего.
Кракен покивал непослушной головой. Бренди слегка взбодрил его.
— Да вы философ, сэр, — учтиво заметил он. — Доводилось читать Эшблесса?
— Помимо его работ я мало что прочел, — с готовностью солгал Пьюл, — за исключением общеизвестных научных трактатов, разумеется. Читая философов, учишься вечно. Это ни больше ни меньше как постижение души. А мы, боюсь, живем в мире, пренебрегающем этой частью человеческой анатомии.
— Святая истина! — воскликнул Кракен, вставая на нетвердые ноги. — У иных из нас души, которых ни один старьевщик не пожелает коснуться. Даже раскаленными вилами…
Не сдержавшись, Кракен громко зарыдал.
Пьюл возложил ладонь ему на плечо жестом участия. Он понятия не имел, куда приведет беседа, но имел причины полагать, что не сможет так просто избавить Кракена от шкатулки и скрыться. Придется положиться на фортуну, которая если не улыбалась ему в последнее время, то, по крайней мере, недвусмысленно косилась в его сторону. Он подлил Кракену еще немного бренди, сокрушаясь, что не купил сразу пару бутылок, когда представился случай. Однако воздействие теплого спиртного начинало накапливаться, ибо Кракен внезапно тяжело припал к камням низкой ограды набережной, что навело Пьюла на мысль: можно ведь тихонько дождаться, пока собеседник упьется до потери сознания, а затем просто уйти с ящиком.
— А в-вы… — начал Кракен, — вы полагаете, доля надежды еще не утрачена?
— Ну разумеется, — на всякий случай кивнул Пьюл. Кракена такой ответ вроде бы вполне удовлетворил. — Тяжкое бремя вы влачите…
— Это факт, — пробурчал Кракен.
— Я мог бы помочь. Доверьтесь мне. Эти толки о раскаленных вилах нездоровы, и даже более того: для начала, вы не кажетесь мне пропащим, а кроме этого, они отрицают саму суть спасения. Самое вам время свернуть с привычной стези и поискать дорогу к дому.
— Вы так считаете, уважаемый? Меня не перехватят по дороге? — Кракен осушил свой стакан.
— Что такого ужасного вы могли натворить? Обокрали своего наставника? Оприходовали его супругу?
Испустив новый вздох, Кракен непроизвольно опустил глаза на шкатулку.
— Велика ценность, — усмехнулся Пьюл, — простая детская игрушка. Возвращайтесь и положите ее к ногам хозяина дома. Возместите убытки. Признайте вину.
— О нет! — запричитал Кракен. — Эта вещица чуть посерьезнее игрушки. Виселица для Билла Кракена, вот что это такое. Эшафот с пеньковой петлей. Без дураков.
— Полно вам, да что в ней такого ценного? Люди только умиляются, когда грешник кается в совершенных грехах.
— А потом они его вешают, — обронил Кракен и погрузился в молчание.
Невыразимо раздраженный Пьюл широко заулыбался и, вылив остатки бренди в стакан Кракена, запустил порожнюю бутылку подальше в реку.
— Идемте же, — сказал он. — Расскажете, с чем вы сбежали, и я посмотрю, нельзя ли все исправить.
— Шутите, уважаемый? — спросил одурманенный Кракен, внезапно оживляясь.
— Я племянник лорд-мэра.
— Ага, — сказал Кракен, осмысливая это признание. — Лорд-мэра. Самого лорд-мэра… Тут здоровый изумруд, вот что. Наследство бедняжки Джеки, одним куском. А я стянул его, убегая… Это пьянка во всем виновата, пьянка да удар по кумполу.
