— Одну минуту! — насупясь, воскликнул Сент-Ив. — Пока ты туда не вполз, трупы лежали спокойно?
— Точно так, босс. Все мертвы, как селедка в бочке, а потом запрыгали, будто услыхали зов Последней Трубы. Не сойти мне с места, коли вру.
— Ну а история с пляшущим скелетом, — обернулся Сент-Ив к Годеллу, — и с пианино, игравшим само по себе, и с куриной тушкой — или что там была за птица…
— А вам-то откуда про это знать? — поразился Кракен.
Вместо долгих объяснений Сент-Ив просто кивнул на Годелла, как бы намекая, что нет практически ничего, чего не знал бы этот человек.
— Где находился ящик, когда все это началось?
— На пианино, — сообщил Кракен. — Я за него уже взялся, но горбун едва не прикончил меня своею лопатой.
— Боже мой! — прошептал Сент-Ив и стукнул по столу кулаком. — Что, если… если… Будите Кибла! Немедля.
Пробуждение игрушечника заняло не меньше минуты — то ли из-за его безмерной усталости, то ли потому, что в нем начала угасать последняя искра жизни, — но вот он уже в сознании и слушает Сент-Ива.
Да, подтвердил Кибл, ящик с изумрудом и ящик с гомункулом полностью идентичны, отличаются разве огрехами резьбы и росписи, вполне естественными для ручной работы. Могла Нелл Оулсби спутать их в своем возбужденном состоянии? Конечно, могла.
Позвали Нелл, и та допустила вероятность подобной ошибки.
— Не исключено, — подтвердила она, — что у Бердлипа оказался изумруд.
Еще немного помолчала, хмуря брови.
— Прошу, — выдохнула Нелл, пристально глядя на капитана Пауэрса, — только не сочтите этот вопрос признаком моего помешательства. Был ли человечек способен говорить?
— Разумеется, — тут же ответил Сент-Ив. — Согласно рукописи вашего брата, гомункул редко умолкал: он разглагольствовал на любом из существующих языков, причем не только земной принадлежности, днями и ночами напролет, крайне утомляя всех своей болтовней.
Нелл кивнула.
— Я никогда не заглядывала в бумаги брата, — только и сказала она, полагаясь на то, что причины такой воздержанности не требуют разъяснений. — Спрашиваю лишь потому, что на Ямайке мучилась ощущением, будто изумруд говорит со мной: боялась, что впадаю в безумие. Меня лихорадило. Ящик я держала в прикроватном столике и ночами просыпалась в поту, ворочалась, уверенная, что слышу во тьме голос из ящика, упоминавший имя лжепророка, с которым мы с каждым днем сводим все более близкое знакомство. Я разыскала этого человека, открыла ему, что слышала его имя во сне, и, боюсь, призналась во всем, зайдя так далеко, что рассказала и про гомункула — существо, к которому он проявил вдруг неуместный интерес, — и что сейчас он у доктора Бердлипа. Это было частью постыдных, кошмарных лет моих первых скитаний, и я никому не говорила об этом, кроме капитана Пауэрса… Боюсь, дорогой друг, — добавила Нелл, обращаясь именно к капитану, — что выпустила из рассказа все упоминания о говорящем ящике. Слишком много месяцев с той поры я считала это бредом, следствием лихорадки.
Кракен выслушал повесть Нелл с каменным лицом, но едва та умолкла, встрял.
— С вашего позволения, — обратился он к Сент-Иву, — я и сам слыхал голос проклятой твари. Провалиться мне, коли не слыхал. Ночью в прошлый четверг, так все и было. Одному богу ведомо, что он там наговорил, схороненный под полом, пока вы, джентльмены, толковали в соседней комнате. Да, сэр, я его слышал. И ничуть не испугался.
— Сдается мне, джентльмены, — произнес Сент-Ив, — это проливает свет на всю ситуацию. Мы пребываем в менее опасном положении, чем думалось прежде, за исключением, понятное дело, похищения Дороти. Итак, что произошло с ящиком? Как ты с ним поступил?
— Что ж, сэр… — пролепетал Кракен, разглядывая донце не вовремя опустевшего бокала. — Покинув «Джорджа и Пигмея», я отправился прямиком на Уордор-стрит, нацелясь сыграть свою роль. Там, у Нарбондо, мне сразу стало ясно, что у вас дела не шибко заладились.
— В яблочко! — крякнул Годелл, щедро подливая Кракену бренди.
— Спасибочки, сэр, прямо вот. Так я… Ну… Долго ли, коротко ли, только с ящиком мы расстались. Он у меня был, это само собой, но теперь нету.
— Да где же он, парень? — взмолился Сент-Ив.
— У Билли Динера, того мужика в шляпе с печную трубу. По крайности, был у него. Убийца проклятый, что тут скажешь. Был бы я малость поумнее, оставил бы ящик у приятеля своего на Фартинг-аллее, да не судьба. Я вконец отупел от того привета по башке, даже сам удивился — вроде все вижу, понимаете, да разглядеть не могу. Ну, Печная Труба сразу меня и раскусил, видались мы с ним прежде. Уж извините, да только новая встреча меня не обрадовала. В общем, как он нацелил в меня этот свой пистолет, я чего, я сразу сунул ему ящик и дал деру, смекнув, видите ли, в этой спешке, что вот он меня сейчас уделает и все равно с ним останется. Так и вышло. Срам говорить, да что теперь. Но мы еще можем вернуть и ящик, и девушку, только дайте шанс все объяснить.
На этом месте Кракен шумно вдохнул и вновь осушил свой бокал, положившись на то, что верно рассчитанная пауза не позволит слушателям отвлечься.
— Вернуть? — возопил капитан. — Как это сделать, парень? Выкладывай как есть. До самого дна!
— А что, я не против, — согласился Кракен, качая в руке бутылку. Сент-Ив и себе налил с унцию, прикинув, что полдень уже миновал. Он почти не покривил бы душой, объявив этот глоток крепкого заслуженной передышкой посреди чертовски трудного дня, который мог надолго затянуться, прежде чем упадет занавес.
Кракен продолжал говорить:
— Сточные тоннели, вот что я сказал себе. Прежде я работал на Дрейка, вам это известно. Чем я занимался, не смею открыть, да сейчас и без разницы. После того последнего года, что я провел с бедным Себастьяном, побегушки у Дрейка казались сущей забавой. Мы пользовались стоками, вот что, для всяких деликатных дел — ну и дел этих немало было, уж такая работа…
Тут Кракен впервые заметил медный шар, выпавший из пальцев игрушечника, когда тот снова погрузился в сон, и лежавший теперь подле кресла Кибла.
— Пресвятая матерь божья, — пробормотал Кракен, бледнея. — Откуда взялась эта адская штуковина?
— Дрейк, — коротко ответил ему Годелл, набрасывая шаль на вещицу.
Кракен медленно помотал головой и, сделав основательный глоток бренди, на этот раз запил его водой.
— Если бы вы видели, что лорд Бингли сотворил с собою такой штукой там, на Уордор-стрит… — дрожа, Кракен прикрыл глаза, вероятно, тщетно стараясь выбросить из памяти сцену бесславной кончины лорда Бингли. Если верить часам, молчал он целых тридцать секунд.
— Так что же лорд Бингли? — переспросил Сент-Ив, в котором взыграло естественное для ученого любопытство.
Годелл повернулся к нему и, качая головой, приложил к губам палец, тем самым как бы намекая, что историю с лордом Бингли не стоит извлекать на свет: отдельные причуды человеческой натуры, будучи освещены, предстают куда черней прежнего.
