Что это, спрашивали себя зрители, сидевшие на деревьях и скучившиеся на лугу Хампстед-Хита, что это за существо малюсенькими шагами устремилось прямиком к скелету Бердлипа, продираясь сквозь лес спутанных весенних трав, мимо выпучившего глаза Парсонса? Оно будто задалось какой-то целью… Но чего же, логически рассуждая, ему может недоставать?
Уиллис Пьюл стиснул руками голову; яростный приступ ненависти был растрачен и сошел на нет. Только что буйствовавшая оболочка Пьюла вдруг опустела, уподобившись просторной гондоле, которая выбеленным костяком давно вымершего динозавра возвышалась на лугу, за спиной у еле стоявшего Бердлипа. Теофилус Годелл наблюдал за тем, как Пьюл отползает в тени за пределами освещенного круга. Он позволит этой пустой оболочке человека уйти и обрести иную жизнь: попрошайничать или кривляться в каком-нибудь дешевом шоу уродов…
Порыв ветра, налетевшего с юга, ударил в бок темной громады дирижабля, и та раненым зверем закачалась на своих временных якорях, угрожая завалиться набок. Ахнув, толпа отхлынула назад — никому не хотелось так запросто, за здорово живешь оказаться раздавленным. Гомункул между тем встал перед доктором Бердлипом и обратился к скелету рулевого, указывая куда-то в небесный простор. Он стащил с головы свою славную маленькую шляпу и какое-то время оживленно ею размахивал, а затем с поразительным проворством запрыгнул на качавшийся скелет, пробрался в грудную клетку доктора и выглянул из нее, как узник — из-за прутьев на окне Ньюгейтской тюрьмы. Вновь ожив, Бердлип осторожно шагнул вперед; в той мере, в какой голый череп способен выражать эмоции, он казался потрясен внезапно обретенным восторгом и вновь расцветшей тягой к путешествиям, которая, как видно, не оставляла его на протяжении стольких лет заоблачных странствий.
Те из зевак, что стояли достаточно близко, чтобы разглядеть этот внезапный вдохновенный порыв, разразились приветственными возгласами. Может статься, громче всех кричал Джек Оулсби, но его радость прервалась неожиданным пинком пониже спины; ящик, который он держал в руках, отлетел вперед и покатился по траве. Келсо Дрейк, очевидно прошедший тою же кривой дорожкой, что и Уиллис Пьюл, с пронзительным воплем прошмыгнул мимо Годелла к свету костра и принялся отплясывать на ящике в надежде растоптать его в щепы. Годелл и Сент-Ив, однако, бросились ему вослед и не позволили довершить задуманное; к тому же миллионер и сам отшатнулся, испуганный необъяснимым поведением упавшего ящика.
Ярко высвеченный пламенем костра ящик задергался перед изумленным Парсонсом. Удалявшийся шаткой походкой доктор Бердлип рывком обернулся и застыл в неподвижности. Келсо Дрейк попятился к огню. Внезапность, с каковою у ящика отскочила крышка, заставила кроны ближайших деревьев разразиться испуганными возгласами. Очень медленно и величаво из темных глубин ящика к поверхности поднялся механический кайман, пожиратель дичи: требуя насыщения, он поймал одну птичку, затем вторую и закусил третьей, а после завершил трапезу четвертой и вновь канул в свою гробницу.
— Урр-рааа! — завопила сотня… нет, целая тысяча голосов. Этот ликующий возглас подхватили даже и те, кто понятия не имел, чему так рады остальные. И под их приветственные крики, давшие новый заряд его отбытию, доктор Рэндал Бердлип, сам теперь пилотируемый маленьким человечком у него внутри, щелкая и поскрипывая, судорожно продолжил свой путь, сопровождаемый не отстававшим от него Парсонсом.
Встав у борта космолета, скелет повернулся и окинул последним долгим взглядом сияющие вдали огни Лондона, а затем, наклонившись, отвязал канат от одной из хрупких с виду стоек корабля и, неловко работая локтями, забрался в открытый люк. Крышка захлопнулась. Внутри звездного судна зажглись изумрудные огоньки. Казалось, дрогнула сама земля; никто и глазом не успел моргнуть, как необычный аппарат обратился крохотной искоркой в бескрайних просторах небес: неустрашимый доктор Бердлип вел корабль гомункула среди бесчисленных звезд, подвешенных, подобно газовым фонарям, над черными перекрестками космоса.
Эпилог
Сент-Ив ни секунды не оплакивал утрату межзвездного корабля. Свое путешествие он уже совершил. И будущее, он знал наверняка, сулило намного больше. Дороти Кибл уже вполне оправилась и сжимала руку Джека — оба улыбались капитану, державшему раскрытый ящик Кибла: там покоился исполинский изумруд величиной с кулак, не меньше, который в свете костра пламенел зеленым.
Стоны огласили ночь, закачались ветви деревьев. Ветер гнал все новые волны по высокому разнотравью. Дирижабль опасно накренился, швартовы его полопались, и люди, словно перепуганные медведем муравьи, прыснули в стороны, со всех ног спеша убраться с пути махины. Медленно, с державным достоинством аэростат перевернулся, разваливаясь на куски, и истекающие газы гулко засвистели в прорехах его тканевой оболочки. Опрокинутая ребристая гондола раскололась, как лодчонка, разбитая о скалы приливом. И сперва один… потом двадцать… потом сотни зевак бросились к руинам, намереваясь прихватить хотя бы щепочку в качестве сувенира на память. Трещало дерево, распарывалась ткань. Огромные куски сдувшегося аэростата были содраны с каркаса, и несчетные руки вцепились в них, раздирая на мелкие лоскуты. За считанные минуты дирижабль превратился в груду обломков, исчез под муравьиным потоком накинувшихся на него лондонцев. И всего час спустя, когда толпа наконец оставила охоту за реликвиями и устало схлынула, разбредаясь по домам, от судна Бердлипа на всем Хите не оставалось ни единого кусочка, ни малейшей тряпочки.
Сент-Ив и его соратники ворошили ногами траву, с недоверием осматривая то место, куда совсем недавно опустился дирижабль. Билл Кракен объявил утрату аппарата прискорбной. Уильям Кибл задумался о судьбе, постигшей его двигатель: разобран, разбит на мелкие части подвыпившими зеленщиками, уличными торговцами и нищими, не имевшими ни малейшего понятия о теплящейся в нем магии. Дороти и Джек обменивались весьма выразительными сияющими взглядами, напрочь позабыв об исчезнувшем дирижабле; подобное же выражение освещало лица капитана Пауэрса и Нелл Оулсби, рука об руку стоявших рядом с юной парой.
Академик Парсонс удобно устроился на подлокотнике мягкого кресла в десяти шагах от них; восседавший в кресле мертвец хранил спокойствие, отказываясь реагировать на болтовню физиолога.
— Овцы, — с жаром втолковывал тот, — устроены иначе, чем мы с тобой, и производят огромные объемы метана. Могу тебя заверить, что газ этот крайне легко воспламеним…
Сент-Ив подошел и, желая поддержать пошатнувшийся рассудок несчастного академика, положил руку ему на плечо. Парсонс кисло улыбнулся:
— Я тут рассказываю коллеге о тайнах газообразования у травоядных.
— Это прекрасно, — одобрил Сент-Ив. — Но он, кажется, спит?
— И все же его глаза выглядят… — Парсонс умолк на полуслове, не отводя испуганного взгляда от ящика с оксигенатором, который Сент-Ив держал под мышкой. Академика внезапно пробрал озноб. — Вы хотите открыть его прямо здесь, да?
Сент-Ив покачал головой.
— Ни в коем случае, — успокоил он Парсонса. — Даже не собирался.
