Россу и Джулиет поездка в Норфолк сулила возможность больше времени проводить
вместе, тем более что в деревне традиционно царил вольный дух. Но даже при всем этом первые три-четыре дня они так и не остались наедине. Впрочем, наконец-то им это удалось. Они поехали кататься на лошадях. Вдвоем.
Стояло настоящее английское лето, пригревало солнышко, дул мягкий ветерок; пышные облака проплывали по ярко-голубому небу. Покатавшись с час, они спешились в березовой роще, окруженной громадными полями норфолкской лаванды. В этом году была ранняя весна, урожай тоже был многообещающим, поля переливались неуловимым голубовато-фиолетовым цветом. В воздухе стоял тяжелый, густой аромат цветов и трав.
Росс принес одеяло. Расстелив его, они расположились и принялись трапезничать свежим хлебом, деревенским сыром, фруктовыми пирожными и запивать элем. Казалось, сама атмосфера трепетала от возбуждения, тем не менее они вели себя безупречно, беседовали и ели, не прикасаясь друг к другу, а лишь обмениваясь страстными взглядами. Когда с завтраком было покончено, Джулиет принялась стряхивать крошки, но Росс поймал руку девушки и поднес к губам. А потом мечтательно поцеловал ее ладонь.
Она порывисто бросилась в его объятия, за этим последовали исступленные, лихорадочные поцелуи, волшебные и невинные, которые бывают, лишь когда любишь впервые. И когда Росс дотронулся до ее груди, Джулиет затрепетала от восторга, возжелав затем большего, хотя у нее были самые смутные представления о том, что такое это большее.
Поцелуи их становились все горячее; оба вытянулись на одеяле, тела их неистово переплелись. Остатки сдержанности и благоразумия исчезли, и Джулиет с готовностью выгнулась навстречу Россу. В ответ он приглушенно застонал и вздрогнул, прижавшись к ней чреслами. Джулиет словно опалил жидкий огонь, чудесный и пугающий, и она пронзительно закричала.
Неимоверным усилием воли, от которого вокруг чуть ли разряды не затрещали, Росс заставил себя замереть. Он прижался к ней щекой и обнял так крепко, что едва не сломал ей ребра. Закрыв глаза, Джулиет явственно ощущала, как громко бьются их сердца, ловила на себе его прерывистое дыхание, губами чувствуя приятное тепло его кожи.
Она была потрясена и чуть испугана. Наконец-то до нее дошло, почему молоденьких девушек всегда опекали дуэньи. Ведь страсть подобна дикому, неистовому зверю! Никогда раньше ей не приходилось испытывать ничего подобного. Но несмотря ни на что, в этой новой для нее стране она безоговорочно доверяла Россу.
Потом надолго повисла тишина, прерываемая лишь гудением пчел, пением птиц, напоминавшим игру на флейте, и мягким шорохом листьев, трепетавших в аромате лаванды. Дыхание Росса постепенно восстановилось, объятия стали нежнее, не такими сокрушительными. И наконец он пробормотал:
— Джулиет!
Она открыла глаза, и Росс неуверенно коснулся рукой ее щеки. Влажные золотистые прядки волос прилипли к его лбу.
— Я думаю, нам надо пожениться, — хрипло произнес он. — И чем раньше, тем лучше.
— Да, Росс, — кротко согласилась она.
Вот так оно все и было. У них не было помолвки с предложением руки и сердца, а была лишь абсолютная убежденность, что они принадлежат друг другу, как две половинки яблока.
Когда влюбленные объявили о своем намерении, над головами их разразилась буря. Однако Росс скоро должен был достичь совершеннолетия, поэтому он не нуждался в разрешении родителей. Кроме того, в день своего рождения, в двадцать один год, он вступал в законные права владения собственностью и смог бы обеспечить свою жену скромным достатком, даже если бы отец отказал ему.
Поскольку отец Джулиет умер, ей требовалось лишь разрешение леди Камерон, и та, не раздумывая, согласилась, хотя герцог убеждал ее попридержать свой пыл. Наконец, покорившись неизбежному, родители Росса уступили и милостиво приняли его женитьбу.
С тех пор, независимо от обстоятельств, запах лаванды неизменно переносил Джулиет в тот самый день, когда она впервые познала страсть и высшее наслаждение.
В смятении она оторвалась от шелкового платья и возвратилась к реальности. «Теперь я не греюсь под лучами английского летнего солнца, но вздрагиваю от закатной прохлады персидской весны. Через несколько минут мне придется предстать перед единственным человеком, которого я любила, перед человеком, у которого есть все основания презирать меня».
Она с трудом поднялась и встряхнула голубое шелковое платье. Удивительно, но оно совершенно не измялось. Несмотря на роскошную ткань и яркие краски, сам фасон был простой, невызывающий. В сундуке же хранились женская сорочка и нижняя юбка. Джулиет вынула их и торопливо оделась, ибо и так уже потеряла немало времени, предаваясь воспоминаниям. Потом она мягко зачесала волосы назад, на уши и заколола их в виде короны, оставив отдельные локоны ниспадать на плечи.
Сняв простую золотую цепочку и кулон, которые были неуместны сегодня, женщина придирчиво посмотрела на себя в зеркало. После долгих лет ношения свободной одежды с высоким воротом в этом облегающем платье она чувствовала себя как бы выставленной напоказ, особенно оттого, что одежда стесняла ее в груди. Грудь Джулиет несколько увеличилась за это время, но в остальном фигура ее сохранила стройность и гибкость семнадцатилетней девушки. Из-за облегающего фасона вырез платья, по английским стандартам, был бы вполне скромным, но Джулиет он показался несколько дерзким, а такой эффект для нее был совершенно нежелателен.
Поразмыслив с минуту, она вспомнила о богато расшитой кашемировой шали, которую ей когда-то подарил некий гость в ответ на ее радушие. Обернув шаль вокруг плеч, она снова внимательно посмотрела на себя в зеркало. Сумрачно-голубой с серым цвета шали прекрасно гармонировали с платьем и в то же время делали его много скромнее. К несчастью, теперь она стала выглядеть респектабельной чуть ли не до безвкусия, и это тоже было плохо. «Я же не английская гувернантка, а эксцентричный главнокомандующий персидской усадьбой. И я не желаю предстать перед мужем, как робкая птичка-крапивник, а не то он подумает, что я умоляю его одобрить мой туалет».
Этому наряду требовались варварские туркменские украшения. У Джулиет такие как раз нашлись. За долгие годы эти всевозможные украшения ей надарили благодарные путники. Правда, до сих пор она их не носила. Тщательно поразмыслив, она решила надеть сверкающие, с массой подвесок серьги, которые доходили ей почти до плеч, и подходящее ожерелье, дополнившее ее декольте. Серебряные ожерелье и серьги были покрыты золотом. Для оживления в них вставили не правильной формы бусинки из сердолика и бирюзы.
Вновь вдохнув аромат лаванды, она отыскала небольшую баночку розовой помады и подкрасила губы; щеки же ее были и без румян прекрасного цвета.
А вот и последний штрих, местного происхождения. Во всех пустынных землях Африки и Азии мужчины и женщины, особенно женщины, подкрашивали веки косметическим препаратом из сурьмы и масла. Его называли то краской для век, то сурьмой, а научились готовить еще в Древнем Египте, не только чтобы успокаивать глаза, но и предохранять их от солнечных лучей. «Краска к тому же выглядит весьма броско, и это станет прекрасным дополнением к моему костюму». Джулиет взяла немного сурьмы и легкими прикосновениями косметической палочки аккуратно нанесла на веки.
