Патриархи вели записи по всем делам секты. Значит, должны были сохраниться и более старые свитки.
И я принялся искать.
Если не считать магию, телесно я чувствовал себя довольно неплохо, не считая лёгкого голода. Поэтому я с энтузиазмом обыскал кабинет, проверил все ящички, шторки, полы. За триста лет должно было набраться множество свитков, они не уместились бы в небольшой схрон. Я обшарил весь дом сверху донизу, даже проверил крышу.
При помощи кристалла перешёл на магическое зрение, отыскал тайники с деньгами, амулетами и кристаллами с Ки, но свитки так и не нашлись. Их, видимо, специально не помечали магией. Даже если часть записей утрачена за триста лет, то хотя бы несколько свитков должны были сохраниться. И они должны лежать в доме главного патриарха. Где же ещё? Не в женском же доме и не в доме для поросли, в которых, кроме стен и людей, нет ничего. Не в домах остальных патриархов, так как если они такие же, как у Второго, то там попросту нет места. А прятать древние свитки снаружи было бы рискованно как из-за воды, морозов и червей, так и из-за вездесущности мальчишек.
Несколько раз за время поисков на меня накатывала дурнота, в основном, из-за вливания Ки в магическое зрение. Я нашёл блюдо с фруктами и сладостями и поел, так что чувство голода стихло. И как только мне стало легче, перед глазами всплыли обугленные тела патриархов. Несмотря на несомненное зло, которое они творили своими руками, я понимал, что эти люди когда-то были мальчишками, как Правый Двенадцать, под управлением таких же самодуров. Их жизни калечились с самого рождения. Они сражались за право занять место поближе к двери, выжимали из себя Ки за проступки, дрались, теряли друзей, выживали в турнирах, ездили на охоты, доказывали право быть лучшими. Чтобы изменить правила, они должны были сначала пожить иначе, но у них не было шансов. Кем бы я стал, родись в секте? Да таким же ублюдком, только ещё хуже, ведь как только бы патриархи поняли, кто я, то вознесли бы меня над всеми. Ну, или удавили бы потихоньку, чтобы не пришлось менять устои.
И Второй… Я помню, как в Академии читал описания судебных процессов, и самым тяжёлым для меня оказался суд над одной семейной четой, которая отравила мать мужа. Там зачитали вывод судебного следователя об отравлении, мнение известного лекаря, который привёл доказательства отравления: слабый запах мускуса изо рта умершей, выпадающие волосы, странный цвет языка. Потом показания свидетелей-соседей, которые рассказали, что муж плохо обращался с матерью, бил её, жена порой не давала свекрови еды по два-три дня, как покойная жаловалась на угрозы сына. Так как дело было в Киньяне, этот процесс дошёл до самого императора, и император лично вынес приговор: с убийц снять живьём кожу, затем сжечь их тела, пепел и кости растереть и выбросить на ветер без похорон. Главу семьи мужа удавить, тещу выпороть и вытатуировать на щеках «плохая мать», соседей приговорили к сорока палкам за недоносительство и невмешательство. Главу улицы, где они жили, отстранили от должности, чиновника, который следил за этой местностью, понизили в ранге и выслали в отдалённый город. И дело коснулось даже учителя мужа, который преподавал ему в школе. Его сначала хотели повесить, но потом сжалились и всего лишь выпороли, сняли с должности, запретили заниматься преподаванием и иметь своих детей
[1].
Я убил своего отца.
Разве хоть какой-то герой убивал отца? В сказаниях есть истории о том, как отцы убивали своих сыновей за преступления, совершенные против императора, но не наоборот. Я всего лишь раз испытал чувство, что Второй мой отец, и оно сразу же улетучилось. Но разве это отменяет само отцовство?
После сгоревшего поселения я уже знал, что уничтожу секту. Неважно, как. Неважно, какой ценой. Я даже не думал об этом. Просто знал, что секты быть не должно. Тогда мне представлялось море огня, полыхающие дома, в которых умирали все: и патриархи, и подростки, и дети. Только женщины должны были выжить. Но Правый Двенадцатый изменил моё видение. Поговорив с ним и с остальными мальчишками, я понял, что их ещё можно исправить.
Сложность была в том, что патриархи не собирались вместе, за несколько дней я увидел лишь троих. И я не собирался недооценивать тех, кто сумел выкарабкаться на самый верх в жестоких условиях. Даже если бы я убил одного-двоих, остальные могли бы подготовиться, выкачать всю Ки из поросли и ударить мощнейшим заклинанием, которое проломило бы любую защиту и размазало меня в лепёшку. Нет, я должен был ударить одновременно по всем. И турнир дал мне такую возможность.
Я даже не рассчитывал, что патриархи будут там сидеть вместе. В моей представлении они должны были разбиться на ветви, и каждый патриарх сидел бы со своей порослью. В таком случае я бы отложил расправу на какое-то время: меня, как победителя турнира, должны были хоть немного повысить в правах. Я приходил бы к патриархам за советом или чем-нибудь ещё. Даже выбрал парочку ядов из тех, что забрал у старика Фучжоу.
И несмотря на это, даже увидев их под одним навесом, я сомневался. Прикидывал заклинания, думал о том, смогу или нет, успеют ли они защититься или нет, стоит ли делать это перед всеми или всё же лучше положиться на яды. А потом я убил мужчину из шестой ветви, который перед этим разрубил своего противника, увидел, как двое мальчишек исполосовали друг друга ножами из-за недовольства патриархов. Все сомнения исчезли. Разом. Единственное, что я знал: они должны умереть сейчас. И взорвался.
Глава 17
Патриарх!
Под вечер я нашел свитки с историей секты. Они хранились в специальных ящиках, выложенных изнутри и снаружи толстым слоем хлопкового пуха, который впитывал влагу и оберегал древние бумаги.
Я открывал и прочитывал свитки один за другим. И постепенно передо мной разворачивалась картина возникновения секты в том виде, в каком она была сейчас.
Основатель уехал из Киньяна вместе с учениками и их семьями, остановился неподалеку от деревни под названием Седьмой Порог и начал строительство своего поселения. И это было настоящее поселение с полями, тутовыми деревьями, скотом и домами на одну семью. Он писал, как тяжело пришлось им в первые годы, когда они только учились пахать, сеять и выращивать свиней. Городские жители, посвятившие всю жизнь книгам, магии, литературе и прочим возвышенным делам, сами впряглись в работу крестьян. Несколько первых лет были не особо урожайными, потому они покупали зерно у проезжающих торговцев за Ки и те средства, что захватили с собой из столицы.
Первых жен они честно выкупили у родителей. Основатель долго не мог придумать, как проверять скорость восстановления Ки у младенцев, а потом один из учеников, в том числе изучавший и лекарское дело, предложил ставить магические метки и наблюдать, как быстро ребенок начнет задыхаться. Конечно, после этого метки сразу убирались — неудачных детей никто не выбрасывал. Основатель много писал о том, как тяжело ему смотреть на страдания детей, пусть даже краткие, и оправдывал свои действия великой целью, ради которой он идет на такие жертвы.
