Нечастного же Амаяка Захаровича Кобулова расстреляли 26 февраля 1955 года. Почему мы пишем «несчастного»? Вроде бы, мягко говоря, особой симпатии он у нас не вызывал. Но если прочитать его прошение о помиловании... нет, это так оно только названо, а как его по-настоящему назвать, мы просто не знаем... Мы предлагаем читателю заключительный фрагмент этого человеческого документа, написанного 9 ноября 1954 года. Впереди у «Захара» было ещё три с половиной месяца жизни. Но какой жизни?!
«...Несколько слов личного порядка. Сегодня исполнилось ровно 500 дней (пятьсот), как я нахожусь под стражей в одиночном заключении. 40 (сорок!) дней жду каждую минуту, каждую секунду — смерти. Сорок дней и сорок ночей при каждом каком-либо шорохе или шуме шагов в коридоре, мне кажется, что идут за мной и уже должны взять на смертную казнь. Трудно описать пером те испытания, которым я подвергаюсь. Они, эти испытания и переживания, достойны перу такого гения, как Достоевский. Особенно тяжело было 7 и 8 ноября, когда весь советский народ ликует, всё прогрессивное человечество отмечает Великий Праздник, а ты сидишь за железной решёткой, в каменном мешке, не чувствуя за собой никакой вины, оторванный от семьи, от несчастных своих детей...
Камера, в которую меня поместили после смертного приговора, почти лишена естественного света, из неё даже небо не просматривается; за эти сорок дней я не дышал свежим воздухом, меня за это время не выводили никуда, уборная в самой камере, стоит невыносимое зловоние... За что я подвергаюсь этим моральным пыткам. Сердце обливается кровью, не могу больше писать — глаза залиты горькими слезами...
Прошу Вас, очень прошу, скорее кончить со мной так или этак... Никакие нервы не выдерживают, ибо душевные переживания хуже всяких физических мук.
Осуждённый к смерти
[п. п.] А. Кобулов
9 ноября 1954 г.
Бутырская тюрьма, камера смертников»
[508].
Всё-таки даже в жуткие — во многом — сталинские времена так над приговорёнными к смерти не издевались...
Читатель скажет, что мы сейчас нагнетаем обстановку, — и мы незамедлительно с ним согласимся. Да, нам именно это нужно. Зачем? Чтобы подвести читающего эту книгу к тому самому выводу, к которому пришли и мы сами, анализируя всё то, о чём здесь рассказано...
Многие источники утверждают, что Павла Михайловича Фитина отправил в отставку без пенсии Лаврентий Павлович Берия. Не удивительно, такому злодею одним грехом больше или меньше — ровным счётом ничего не изменится! Есть версия, что убрал его с должности Никита Сергеевич Хрущёв, потому как во время войны Фитин представил в ГКО, в ЦК (или куда там ещё) документы, проливающие свет на судьбу Леонида Хрущёва
[509], сына нынешнего первого секретаря от первого брака — якобы тот попал, если не сам сдался, в плен к гитлеровцам. Ну и «Никита», как обычно именовал своего не очень удачливого вождя весь советский народ, не то решил наказать бывшего начальника разведки, не то заставить его замолчать.
И вот теперь нам совершенно понятно, что все «конспирологические» версии не стоят выеденного яйца. Посмотрите выше, что произошло с теми людьми, кто кому-то мешал или кого-то раздражал! Герои Советского Союза и Социалистического Труда, кавалеры многих орденов, герои Великой Отечественной войны, генералы армии и даже Маршал Советского Союза были расстреляны без всякого сожаления и учёта прежних заслуг! Так что если бы хоть как-то и хоть кому-то мешал генерал-лейтенант, начальник областного управления МВД — то тогда просто-напросто на одного расстрелянного оказалось бы больше, вот и всё. Стёрли бы его в порошок, никто бы потом и не вспомнил! Как говорилось, «нет человека — нет проблемы».
Но так как вся вина Павла Михайловича Фитина заключалась в том, что он просто принадлежал к «другой команде» — хотя и это слишком громко сказано, он только входил в эту «команду», в общем-то, и не принадлежа к ней, — то с ним, на удивление, поступили самым гуманным образом. Не стали расстреливать, даже не посадили — так, как упекли в лагерь Павла Анатольевича Судоплатова на целых пятнадцать лет, но он-то, известно, был «человеком Берии», — а «ничейного» Фитина просто выкинули, ну и всё! Уволили по служебному несоответствию, чтобы как-то мотивировать увольнение... Тоже действовали по принципу — «нет человека — нет проблемы». Но — гуманно. Так что можно считать, что ему очень повезло. По большому счёту, конечно.
«После разоблачения Берии никто не протянул руку помощи незаслуженно униженному бывшему начальнику внешней разведки»
[510], — с горечью писал Виталий Григорьевич Павлов.
И это действительно так: когда человека выкидывают, то потом никто уже не заботится о его благополучии и комфорте — о нём просто не вспоминают, несмотря на все его былые заслуги. Поэтому, разумеется, никакой пенсии 46-летнему генерал-лейтенанту, отслужившему всего лишь «четырнадцать календарей», никто не назначил — не выслужил, не положено! Что у нас всегда чётко знают, это кому чего не положено. Насчёт того, кому чего положено, — с этим несколько сложнее...
...Один из генералов Службы внешней разведки сказал нам так:
— Вспоминаются слова покойного Вадима Алексеевича Кирпиченко... Как-то в период моего нытья — не помню, по какому случаю, — он бросил такую фразу: «А кто тебе сказал, что Родина должна признавать своих героев? Хорошо признавать, когда она здоровая, когда у нас всё хорошо... Но любовь бывает не взаимной, и вовсе не обязательно, что если ты любишь Родину — то и она тебя любит». Я задумался над этой фразой. Действительно, в истории так оно и получалось. Люди отдавали себя Родине и не задумывались, чтобы она отвечала им тем же... К сожалению, иногда государство видит своих героев с опозданием.
К ещё большему сожалению, добавим мы, иногда она про них вообще забывает...
Павел Фитин действительно был из тех людей, которые честно и самоотверженно выполняли свой долг, не ожидая в ответ какой-либо «взаимности»...
Вот только человек он был очень честный, из тех, кто, как говорится, душой болеет за своё дело, и не считает, что «брань на вороту не виснет». Если бы он был, как говорится, толстокожим, то сумел бы быстро пережить и забыть все подозрения, допросы и упрёки. Но получилось так, что именно несправедливые обвинения, а не страх возможного наказания серьёзно ударили по здоровью генерала.
Очевидно, страх появился уже позже и долго оставался в его душе — по этой причине длительное время свои боевые награды и парадную генеральскую шашку Павел Михайлович хранил в семье сына Анатолия. Фитин-старший, видимо, боялся, что если вдруг «за ним придут», то могут конфисковать ордена. В конце концов, когда стало ясно, что всё давным-давно успокоилось, он взял свои награды к себе, — а в настоящее время они занимают почётное место на стенде в Зале истории внешней разведки, к сожалению, закрытом для широкой публики...
