Между прочим, существует как минимум три варианта описания этого разговора.
Вариант первый. 8 мая 1989 года в газете «Правда», печатном органе Центрального Комитета КПСС — то есть на то время в самой авторитетной советской газете, — был опубликован материал доктора исторических наук, профессора А. Байдакова «По данным разведки...». Для нас в этом тексте особенно интересен следующий фрагмент:
«Бывший начальник разведки госбезопасности генерал-лейтенант П. М. Фитин, ныне покойный, рассказывал мне, что на следующий день после указанного спецсообщения, 17 июня 1941 года, в 12 часов, Сталин вызвал к себе наркома госбезопасности Меркулова и его, Фитина. По его словам, встреча происходила так.
— В кабинете Сталин был один. Когда мы вошли, то он сразу обратился ко мне: «Начальник разведки, не надо пересказывать спецсообщение, я внимательно его прочитал. Доложите, что за источники это сообщают, где они работают, их надёжность и какие у них есть возможности для получения столь секретных сведений?» Я подробно рассказал об источниках информации. Сталин ходил по кабинету и задавал различные уточняющие вопросы, на которые я отвечал. Потом он долго ходил по кабинету, курил трубку и что-то обдумывал, а мы с Меркуловым стояли у дверей. Затем, обратившись ко мне, он сказал: «Вот что, начальник разведки. Нет немцев, кроме Вильгельма Пика
[304], которым можно верить. Ясно?» Я ответил: «Ясно, товарищ Сталин». Далее он сказал нам: «Идите, всё уточните, ещё раз перепроверьте эти сведения и доложите мне».
Я спросил П. М. Фитина: «Как вы поняли фразу Сталина, что нет немцев, кроме Вильгельма Пика, которым можно верить? Что, от В. Пика были другие сведения?» — Фитин ответил: «Нет, сказано было в том смысле, что ваши источники, это же не коммунисты, а члены фашистской партии, офицеры вермахта, поэтому это может быть дезинформация. Придя в наркомат, мы подготовили подробную шифротелеграмму
[305] в Берлин для уточнения ряда вопросов. Но ответа не было. Началась война».
Сразу скажем, что про профессора Байдакова мы ничего не знаем — да это в данном случае не особенно и важно, потому как нас интересует только предложенная им версия.
Вариант второй — это то, что впоследствии зафиксировал на бумаге сам Павел Фитин. Кстати, его воспоминания изначально были засекреченными и увидели свет только в конце 1990-х годов. Так вот, приведённый в этих воспоминаниях рассказ о докладе у Сталина несколько отличается оттого, что представлен в газетной статье. Однако по своему смыслу эти два текста вообще отличаются коренным образом.
Вот что записал герой нашей книги:
«Мы вместе с наркомом в час дня прибыли в приёмную Сталина в Кремле. После доклада помощника о нашем приходе нас пригласили в кабинет. Сталин поздоровался кивком головы, но сесть не предложил, да и сам за всё время разговора не садился. Он прохаживался по кабинету, останавливаясь, чтобы задать вопрос или сосредоточиться на интересовавших его моментах доклада или ответа на его вопрос.
Подойдя к большому столу, который находился слева от входа и на котором стопками лежали многочисленные сообщения и докладные записки, а на одной из них был сверху наш документ, И. В. Сталин, не поднимая головы, сказал:
— Прочитал ваше донесение... Выходит, Германия собирается напасть на Советский Союз?
Мы молчим. Ведь всего три дня назад — 14 июня — газеты опубликовали заявление ТАСС, в котором говорилось, что Германия так же неуклонно соблюдает условия советско-германского Пакта о ненападении, как и Советский Союз. И. В. Сталин продолжал расхаживать по кабинету, изредка попыхивал трубкой. Наконец, остановившись перед нами, он спросил:
— Что за человек, сообщивший эти сведения?
Мы были готовы к ответу на этот вопрос, и я дал подробную характеристику нашему источнику. В частности, сказал, что он немец, близок нам идеологически, вместе с другими патриотами готов всячески содействовать борьбе с фашизмом. Работает в министерстве воздушного флота и очень осведомлён. Как только ему стал известен срок нападения Германии на Советский Союз, он вызвал на внеочередную встречу нашего разведчика, у которого состоял на связи, и передал настоящее сообщение. У нас нет оснований сомневаться в правдоподобности его информации.
После окончания моего доклада вновь наступила длительная пауза. Сталин, подойдя к своему рабочему столу и повернувшись к нам, произнёс:
— Дезинформация! Можете быть свободны.
Мы ушли встревоженные...»
[306]
Из рассказа Павла Михайловича можно понять, что сначала Фитин доложил о работе 1 -го управления или об обстановке в целом — точно не скажешь — и только потом обратился к представленному сообщению. Чувствуется также, что Сталин не проявлял к докладу разведчика особенного интереса, мысли его были заняты чем-то другим. Оно и неудивительно: человек мудрый и коварный, Сталин не мог не понимать, что сейчас его «миролюбивая политика» терпит крах, война неминуема и она должна начаться очень и очень скоро. Представленные материалы были всего лишь очередным тому подтверждением...
Если же верить профессору Байдакову, то весь разговор был сосредоточен на одном только полученном из Берлина сообщении. Мелковато как-то получается!
И ещё, небольшое уточнение. Как говорили нам некоторые люди, лично общавшиеся со Сталиным, Иосиф Виссарионович имел обыкновение называть своих собеседников по фамилиям — к примеру, Николай Константинович Байбаков, тогдашний нарком нефтяной промышленности СССР, рассказывал, что Сталин называл его «товарищ Байбаков»... Не знаем, делал ли Иосиф Виссарионович исключение для товарища Фитина, именуя его «начальником разведки»? А как же он называл начальника Разведупра Генштаба РККА генерал-лейтенанта Филиппа Ивановича Голикова, который не раз бывал у него на докладе? «Начальником военной разведки»?
А неужели несгибаемый лидер немецких коммунистов Эрнст Тельман, брошенный Гитлером в концлагерь после поджога рейхстага в 1933 году, больше не пользовался доверием Сталина? Почему же он не вспомнил и Тельмана, как немца, которому можно верить? Или списал его со счетов?
Есть, как мы сказали, и третий вариант, записанный, опять-таки, со слов Павла Михайловича, но почти по горячим следам. Елисей Синицын, вернувшийся после начала войны из Хельсинки в Москву — возращение было долгим, через Германию, Болгарию, Югославию и Турцию, — при первой же встрече со своим другом спросил, почему не была реализована информация «Монаха». Тогда Павел Фитин и рассказал ему о своём визите к Сталину, и этот рассказ вошёл в воспоминания Синицына:
