Тем временем наша страна готовилась к войне — к сожалению, не столь быстро и хорошо, как бы хотелось и как было нужно. «Атомная», «урановая», «ядерная» бомба — у этого оружия были и другие названия — казалась далёкой и полусказочной перспективой, тогда как необходимо было разбираться с более простыми, но острейшими научными задачами, требовавшими неотложного решения. Да даже и среди научного сообщества не все, признаем откровенно, верили в возможность создания чудо-оружия, тем более в каком-то обозримом будущем. А потому замечательных наших физиков поспешили привлечь к решению насущных задач. В частности, Анатолий Петрович Александров и Игорь Васильевич Курчатов занялись защитой боевых кораблей и морских судов против магнитных мин — безусловно, это было важнейшее дело, — и с порученной задачей они успешно справились. А вот Георгия Николаевича Флёрова, будущего академика, который к своим 27 годам уже сделал себе имя в науке, в 1941 году произвели в авиационные техники-лейтенанты. И хорошо, что хоть в действующую армию не отправили — однако в институт вернули только в 1942-м...
Таким образом, когда началась Великая Отечественная война, наша работа по атомной проблематике почти полностью оказалась остановлена, тем более что занимавшиеся ею научные институты вскоре были эвакуированы в Казань... Не до атомов было, война!
...В Первую мировую войну известен был такой анекдот.
Германский офицер спрашивает начальника небольшой железнодорожной станции: «Когда пойдёт поезд на Нюрнберг?» — «В семнадцать часов тридцать три с половиной минуты!» — «Какая точность!» — «Война, герр гауптман!»
Русский офицер на станции: «Господин начальник, когда идёт поезд на Бологое?» — «А кто его знает? Может, сегодня вечером, а может — и завтра...» — «Что за бардак?!» — «Война, господин капитан...»
Вот так же примерно и в нашем случае: если в СССР начавшаяся война остановила работу над новейшим «чудо-оружием», то на Западе — как у наших противников, так и у наших союзников — она эту работу не то что ускорила, а просто резко интенсифицировала. Хотя тогда, в начале войны, это ещё вряд ли, ведь многим верилось в успех гитлеровского блицкрига. Но чем дальше, тем больше представлялось, что победа достанется именно тому, кто первым овладеет чудовищным оружием будущего. Вот и напрягали все научные силы — как в Европе, так и за океаном...
По счастью, советская разведка была об этом прекрасно осведомлена.
Ещё осенью 1940 года Леонид Романович Квасников, возглавлявший, как нам известно, отделение научно-технической разведки, направил в резидентуры на территории США и Великобритании директиву с указанием «выявлять центры поиска способов применения атомной энергии для военных целей и обеспечивать получение достоверных сведений о создании атомного оружия». Квасников был, пожалуй, единственным на всю разведку человеком, разбиравшимся в ядерной физике. Но ещё — не будем забывать — был Фитин, который доверял своим сотрудникам. Ведь директиву явно подписывал Павел Михайлович, который принял доводы Квасникова и согласился с ним, что вопрос требует серьёзнейшего внимания.
25 сентября 1941 года (неделя, как был оставлен Киев, ещё оборонялась Одесса, гитлеровцы только что вошли в Петергоф, он же Петродворец, — это бывшая императорская резиденция, что в трёх десятках километров от Ленинграда; тяжелейшие бои шли на всех фронтах) из Лондона, от «Вадима» — «легального» резидента Анатолия Вениаминовича Горского, — пришло спецсообщение о состоявшемся 16 сентября заседании Уранового комитета. Заседание прошло под председательством сэра Мориса Хэнки, личным секретарём которого являлся Джон Кернкросс, известный в нашей разведке под оперативным псевдонимом «Лист». (Его патрон, лорд Хэнки, так и проходил в документах под именем «Патрон».) В сообщении говорилось:
«В ходе заседания обсуждались следующие вопросы:
Урановая бомба может быть создана в течение двух лет, при условии, что контракт на проведение срочных работ в этом направлении будет заключён с корпорацией “Импириэл кемикл индастриз”.
Представитель вулвичского арсенала... Фергюссон заявил, что детонатор бомбы мог бы быть изготовлен через несколько месяцев. Нет ни необходимости, ни возможности обеспечить минимальную скорость относительного перемещения масс взрывчатого вещества в 6 000 футов/с. Взрыв при этом произойдёт преждевременно. Однако даже в этом случае мощность взрыва будет несравненно больше, чем при обычном взрывчатом веществе.
До недавнего времени критическая масса была рассчитана только теоретически, так как не было сведений о размерах образца урана-235. Но что касается быстрых нейтронов, то некоторые данные дают основание полагать, что образец из урана-235 не будет существенно отличаться от образца из обычного урана. Ожидается, что необходимые измерения и расчёты будут сделаны в декабре.
На ближайшее время запланированы эксперименты с целью определения плотности потока нейтронов в пространстве между соседними массами урана-235, а также в целях обеспечения наиболее эффективного взрыва.
Три месяца назад фирма “Метрополитен-Виккерс” получила заказ на сооружение установки в двадцать ступеней, но необходимое разрешение было получено только недавно. Исполнению этого заказа отдаётся абсолютный приоритет.
Корпорация “Импириэл кемикл индастриз” получила контракт на производство гексафторида урана, но производство его пока не начато. Недавно в Соединённых Штатах был запатентован метод более простого его производства на основе нитрата урана.
На заседании говорилось, что информацию в отношении лучших типов диффузионных мембран можно получить в Соединённых Штатах.
В ходе заседания 20 сентября 1941 года Комитет начальников штабов принял решение о немедленном начале строительства в Великобритании завода по производству урановых атомных бомб»
[355].
Вроде бы, документ этот считается первым известным рассекреченным сообщением. По крайней мере, сам Павел Михайлович именно так утверждает в своих воспоминаниях:
«В конце сентября 1941 года Кернкросс передал также документ чрезвычайного значения — доклад премьер-министру Черчиллю о проекте создания атомного оружия. В документе говорилось, что это оружие можно создать в течение двух лет. Это был первый документ, полученный разведкой, о практических шагах в использовании за рубежом атомной энергии в военных целях. Он сыграл, наряду с позже полученными документами, исключительно важную роль в активизации работ по развитию советской атомной промышленности и прежде всего производству атомного оружия»
[356].
