Но это мы уже забегаем вперёд. А пока что, к марту, подполковник Траур и ещё шесть сотрудников с семьями уже сидели, как говорится, на чемоданах, ожидая отправки за океан, но тут послу Гарриману пришла телеграмма президента Рузвельта с указанием, что обмен представителями откладывается на неопределённый срок. Несколько позже Рузвельт уточнил, что принять такое решение его заставляют внутренние политические соображения.
О случившемся Фитину должен был сообщить руководитель военной миссии США в Советском Союзе генерал-майор Джон Р. Дин, который, как и любой человек, приносящий плохие новости, чувствовал себя в преддверии этой встречи весьма неуютно. Но волновался он зря: плохие новости Павел Михайлович уже знал из сообщений вашингтонской резидентуры. Были получены агентурные сведения, что против сотрудничества УСС и НКГБ и обмена представителями решительно выступил глава ФБР Эдгар Гувер, заявивший, что целью советской разведки является «внедрение в государственные секреты» Соединённых Штатов. (Наивный человек! Судя по тому, что Фитин получил эту информацию, не нужно было так бояться приезда официальной делегации, деятельность которой можно было бы спокойно контролировать).
Донован пытался переубедить президента, но не вышло. В конце концов, 7 апреля 1944 года генерал Джон Дин встретился с Павлом Фитиным. Американец оставил весьма интересное описание этой встречи:
«С Фитиным и Осиповым я никогда не встречался дважды в одном и том же месте. Казалось, у них были пристанища по всему городу... Я увидел стол, уставленный водкой, коньяком, фруктами и шоколадом, и они настаивали на угощении. Я был несколько скептичен в отношении сильной выпивки до того, как сообщу мою новость, поскольку я не представлял себе, как она будет воспринята. Однако водка придала мне храбрости, а на партнёров по беседе, вероятно, оказала смягчающее влияние, ибо, как и предсказывал президент, они проявили “прекрасное понимание” и согласились с тем, чтобы координация между их секретной разведкой и нашей осуществлялась в Москве между ними и мной, выступающим за Донована. На этом мы и согласились, и так началось наше сотрудничество, продолжавшееся до конца войны»
[398].
Заметим, что «контакты коллег» происходили так, как это было принято в «цивилизованных странах», да ещё и с размахом известного «русского гостеприимства». В довоенном Советском Союзе нравы были гораздо более пуританские...
Фитин отвечал спокойно — и не потому, что на него «водка оказала смягчающее влияние», но потому, что ответ был подготовлен и согласован с руководством заранее: раз идея сотрудничества принадлежит генералу Доновану, который и предлагал обменяться представителями, а мы как бы и не спешим, то и против временной задержки ничего не имеем...
А далее начался обмен информационными материалами. Из того, что нам известно, можно понять, что эти документы генерал Дин передавал начальнику советской разведки лично. Некоторые материалы были чрезвычайно интересны — например, сведения о германских реактивных истребителях «Хейнкель», о местах хранения румынской нефти; наибольший интерес представляла переданная Фитину в самый канун нового 1945 года информация об обстановке в нацистском руководстве Германии; несколько раньше, в октябре 1944 года, американцы сообщили о том, что кое-кто из высокопоставленных германских чиновников пытается выйти на сепаратные переговоры с представителями США... Естественно, подобная информация незамедлительно передавалась в Кремль.
И всё же, по оценке информационного отдела 1-го управления, эти сведения, в основном, были «ценны, как богатый справочный материал».
Связь, безусловно, не была односторонней. В ответ советская разведка сообщала союзникам о расположенных в Германии и Польше секретных заводах по производству газов для химических боеприпасов, о деятельности японских разведорганов на Дальнем Востоке, помогала прояснить судьбу американских разведчиков, оказавшихся у партизан Чехии и Словакии и оставшихся без связи...
При этом союзники нередко обращались к советским сотрудникам с просьбами прояснить для них какие-то конкретные вопросы, и просьбы эти по возможности выполнялись.
Когда же американцы становились излишне настойчивы — а это случалось тогда, когда они не получали ответа на те свои вопросы, на которые советские товарищи отвечать не хотели или не могли, — их порой приходилось немножко ставить на место.
Так, с первых же личных бесед Донован очень упорно интересовался Болгарией, её военным, экономическим и политическим положением, и предлагал активную помощь спецслужб США для того, чтобы поскорее вывести эту балканскую страну из войны. Понятно, что советское руководство не имело ни малейшего желания пускать американцев на эту столь важную и близкую для нашей страны территорию...
Фитин даже сказал американскому послу Гарриману — благо разговор происходил на приёме в посольстве и генерал Донован заручился поддержкой посла, — что у Болгарии и России особые отношения. Если советская разведка не может удовлетворить какую-то просьбу союзников, то они не должны обижаться и считать, что русские не хотят сотрудничать с ними.
Американцы, однако, продолжали настаивать, утверждая, что они помогут вывести Болгарию из войны. Более того, Уильям Аверелл Гарриман и посол Великобритании в СССР сэр Арчибальд Кларк Керр обратились к наркому иностранных дел Вячеславу Михайловичу Молотову с официальным запросом.
Молотов дал соответствующее распоряжение, и информационный отдел 1-го управления НКГБ подготовил требуемую справку на тридцати листах — по официальным и разведывательным материалам. Документ был изучен и одобрен Вячеславом Михайловичем и отправлен генералу Дину для передачи генералу Доновану...
Прошло некоторое время, и американцы стали очень навязчиво интересоваться Румынией, потом — Чехословакией...
В общем, всё было очень непросто.
В своих воспоминаниях Павел Михайлович писал:
«Устанавливая контакт с представителями американской и английской разведок, мы не рассчитывали на их искренность, но всё же полагали, что такие контакты могут быть полезными. Необходимо отдать должное тому, что обмен разведывательной информацией, главным образом военной, о Германии и её союзниках, носил полезный характер. Поступавшая к нам информация в основной её массе направлялась в Разведуправление Красной армии и, как мне известно, в значительной части подтверждала или дополняла имевшиеся у нас сведения. В свою очередь, мы передавали информацию о немецких войсках, их перемещении, вооружении, особенно частей, находившихся во Франции, Бельгии, Голландии, так как эти страны более всего интересовали разведслужбы союзников.
Наряду с обменом разведывательной информацией, производился также обмен техническими средствами осуществления диверсий в тылу противника. Однако следует сказать, что мы и наши партнёры передавали те средства, которые не представляли большого секрета и не являлись откровением для обеих сторон»
[399].
