На Руси этот край был известен ещё и тем, что, во-первых, здесь добывали соль (а она была очень важным и отнюдь не дешёвым продуктом потребления), а во-вторых, тем, что тут водилась знаменитая рыба, так называемая переяславская сельдь, которую вылавливали в большом количестве из озера.
Обряд-ритуал с «участием» местной рыбки был также связан и с торжествами восшествия на великокняжеский престол (а позже, вплоть до Петра I, — и на царский) в Москве. Традиция была настолько сильна, что спустя полтора столетия после описываемых нами событий обряд подробно описал Сигизмунд Герберштейн — германский императорский посол (знавший, видимо, толк в упомянутой им «немецкой» селёдке). По окончании коронации, как замечал он, «подаётся последнее блюдо из особенной рыбы, которая ловится в озере, находящемся при городе Переславле. Эта рыба похожа на немецкую сельдь и имеет приятный и сладкий вкус… Причина, почему подают и едят её после всего, должно быть, та, что все города в России имели своих собственных князей и государей, иногда отлагались от Москвы и были в ссоре с москвичами. А Переславль никогда не имел своих собственных князей, никогда не отлагался от Москвы и всегда был покорен князьям и в союзе с нею. Оттого-то на празднестве и едят они последнее кушанье из Переславля, чтобы дать понять, что, когда все города отлагались от великого князя Московского, Переславль стоял твёрдой и незыблемой стеной за него, никогда и не отложится от него, если только не принудит его к тому самая крайняя нужда и опасность».
Переяславль подарил русской истории известнейшие имена родовитых князей, таких как Плещеевы (от них, собственно, и название местного озера), Кошкины, Патрикеевы, Всеволож-Заболоцкие, Замытские. Некоторые из них потом вошли в список избранных людей при дворе Московском. Известен этот край был и появившимся здесь ещё в начале XIV столетия Горицким монастырём.
Исторически Переяславль удачно расположился на перекрёстке важнейших дорог — с юга на север. Отсюда легко и быстро можно было проехать в главные центры тогдашней Руси: Владимир, Ярославль, Нижний Новгород и Кострому, в Углич, Белоозеро и даже в Галич Мерьский.
Именно сюда поспешила княгиня Евдокия. Но и тут её почти настиг авангард войска Тохтамыша, посланный им в погоню.
Именно в эти дни произошло событие, которое в дальнейшем будет интерпретировано как чудесное.
Помогла великокняжеской семье северная русская погода. В тот день, когда Евдокию и детей почти догнали ордынские всадники и казалось, что спасения уже не будет, они воспользовались последней возможностью для укрытия. Сама княгиня, её семья, приближенные и многие жители Переяславля, узнав о приближении неприятеля, сели на лодки и отплыли от берега в сторону центра Плещеева озера.
Озеро Переяславское, как известно, — большое. Почти море. Но оно просматривается на версты с любого, и особенно крутого берега. Однако в то самое время, когда спасавшиеся люди отплыли, вдруг на землю и воду опустился густой туман, который скрыл всю панораму окрестностей.
Ордынцы в недоумении искали своих жертв на берегу. А беглецы тем временем в полном безмолвии и тишине, дабы враг не услышал и не заподозрил чего-либо, дрейфовали на судёнышках по озёрной глади. И если бы не туман — они были бы замечены с берега…
Враги не догадались что случилось. И, подумав, будто уже не догонят беглецов, отступили от города.
Именно это чудесное спасение Евдокии и детей Дмитрия Донского станет позднее настоящей легендой, которую и по сей день рассказывают местные экскурсоводы.
А по преданию, Евдокия затем основала в Переяславле Успенский Горицкий монастырь и многие церкви, среди которых храм Иоанна Предтечи. Ещё раз оговоримся — речь идёт о предании, с которым было у переяславцев связаны воспоминания о благодарении спасённой Московской подвижницы.
Но в те грозные дни в Переяславле не было самого Дмитрия Донского. Он, как мы знаем, собирал войско. И, отступая, защищал собственную семью. Если он сначала, как замечено в «Повести о нашествии Тохтамыша», отдельно «поеха в град свои Переяславль, и оттуду мимо Ростов, и паки… на Кострому», то уже через короткое время, к счастью всех, «князь же великий с кня[ги]нею и с детьми пребысть».
То есть семья встретилась, воссоединилась.
Разъехались тогда из Москвы также и важные боярские семьи. Тохтамыш с основными силами подходил к городу, фактически оставленному русскими.
Это странное обстоятельство до сих пор вызывает разноречивые мнения у исследователей. Происходило нечто, на первый взгляд, малопонятное. Ведь только что русские дружины дважды разгромили ордынские войска — на реке Воже и на поле Куликовом. Это были воодушевляющие победы. Их широко отмечали. И тут… почти бегство. Даже боярин Фёдор Свиблов, охранявший княжескую семью в столице при битве у Дона, вослед за князем отправился в Переяславль.
Некоторые историки отвечают на этот вопрос так: несколько лет сплошных войн привели к тому, что русские дружинники просто разошлись по уделам, городам и сёлам. И тем летом занимались не менее важным делом, без которого существовать далее даже сильное государство не могло, — землепашеством! Да и «разведка» о замыслах Тохтамыша не докладывала.
Добавим к этому следующее. После нескольких удачных военных кампаний коалиция, составленная на памятном съезде-снеме русских князей в Переяславле в 1374—1375 годах, временно «разошлась». Предполагалась некоторая передышка, возможное послабление в военных потугах, перемирие. И это стало настоящей ошибкой. Не хватило московским правителям провидения или предвидения. И такого человека, который мог бы проанализировать ситуацию, подсказать — митрополита Алексия, — уже не было в живых…
Потому и отмечали потом источники, что «оскуде бо отнюд вся земля Русская воеводами и слугами, и всеми воинствы».
Но есть и другие точки зрения.
Мы помним (и повторяемся не случайно), что царём тогда на Руси называли ордынского хана. Таковым для Москвы был на тот момент Тохтамыш (а вовсе не Мамай). Выступать против царя означало — нарушить уже сложившийся вековой уклад, то есть полностью взорвать привычную ситуацию, выступить напрямую против Орды. Для этого у Руси ещё не было ни сил, ни возможностей. Умный политик и стратег, Дмитрий Донской вряд ли бы сделал глупости или что-то в ущерб себе, семье и государству.
Когда объединённые после съезда 1374 года русские дружины выступили против Мамая, они никак не воевали против царя. Исследователи уже отмечали этот важный факт. Москва в лице Мамая имела странного врага: он совершал набег, он угрожал, но выполнял ли он в полной мере указание самого верховного правителя, то есть — царя? Ведь Мамай и сам был врагом Тохтамыша, который добил остатки его войска сразу после Куликова поля.
Конечно, хан-царь решил наказать также и русских ослушников. Но они, эти русские, хорошо понимали — что к чему. Одно дело выступить на Куликовом поле против темника, а другое — воевать против верховного правителя Орды, считавшего Москву, да и почти всю Северо-Восточную Русь своим улусом.
