А ситуация в Московском княжестве была тогда весьма непростая. Когда в 1389 году старший сын Евдокии Василий Дмитриевич вступил на Московский престол, то ему во многом везло. Проблем у властвующей над Русью Орды было настолько много, что ближайшие годы позволили ему без особого труда не только расширять границы княжества Московского, но и поправить свои финансовые дела.
Однако он продолжал быть заложником уже известных нам обстоятельств. Спасение его жизни и любовь к литовской княжне Софье (существует мнение, что она была искренней и взаимной, хотя прямых доказательств тому нет) заставляли князя совершать такие действия, которые можно назвать выплатой обещанного долга. Таким образом, юго-западный сосед — Литва — получил мощный инструмент управления Московской Русью в лице её властителя. При дворе появилось, говоря современным языком, «пролитовское лобби», и всё, что связано с этим, можно условно назвать «литовской партией».
Название это потому условное, что к современному политическому понятию «партия» никакого отношения не имеет. Некоторые историки даже могут возмутиться: о чём это тут речь?! Но употребляется это понятие только для того, чтобы было проще осознать — какие влияния оказывались на внутреннюю и внешнюю политику Московской Руси конца ХIII — начала XV века.
Главными действующими лицами «литовской партии» стали сама великая княгиня Софья Витовтовна, её ближайшее окружение в лице приехавших с ней литовцев и примкнувших к ним московских бояр, а также давнишний друг Витовта — митрополит Киприан.
Не стоит забывать о том, что в те самые времена существовали два больших и мощных государства: Орда и Великое княжество Литовское. Русь Владимирская (Московская) зависела от Орды, хотя частью Орды себя не называла, употребляя словосочетание «ушёл в Орду» по отношению к тем, кто отправлялся из её пределов и пересекал условную границу к востоку от Рязани или переправлялся в том же направлении через Каму и Волгу.
Но если Дмитрий Донской и его сын Василий Дмитриевич носили титул (по ярлыку, выдаваемому ханом-царём) великих князей Владимирских (Московских), то Витовт будет величать себя великим князем Литовским и всея Руси! Для того чтобы в действительности обладать «всей Русью», ему не будет хватать только малого — подчинить себе, пусть даже не физически, но политически и экономически — Новгород и Москву. За это он готов был сражаться даже с Ордой.
Таковы были давние и дальние планы литовских правителей, которые теперь были как никогда близки к осуществлению. Ведь Софья стала соправительницей Московской Руси — земли, образно напоминающей кусок вкусного и жирного пирога.
Лишь существование её свекрови, вдовы Дмитрия Донского великой княгини Евдокии, которая поклялась мужу на его смертном одре блюсти законы государства так, как он завещал, мешало развернуться княгине из Литвы в полную силу (что она с успехом сделает позднее, после кончины Евдокии Дмитриевны).
Для митрополита Киприана, которого Литва поддерживала в самые трудные его времена (включая и те, когда он находился в ссоре с Дмитрием Донским), не составило особого труда объяснить Василию выгодность дружбы с Западом, при этом сохраняя за Москвой право на византийское устройство православной митрополии.
Да и вообще Киприан получил когда-то Киевскую митрополию при поддержке литовца Ольгерда, хотя тот слыл настоящим язычником. Мнение святителя о литовском правителе отразилось позднее в составленном им первом Московском летописном своде, где мы читаем об Ольгерде очень лестные слова. Будто он «превзыде властию и саном, но не пива и мёду не пиаше, ни вина, ни кваса кисла, и великомуство и воздержание приобрете себе… не токма силою, елико уменьем воеваше». По всему видно, что уж больно хороший был человек, по убеждению митрополита, в отличие от Дмитрия Донского, о котором говорится сдержанно и сухо, с некоторым «забыванием» подробностей его героических достижений, включая победу на Куликовом поле.
Митрополит Киприан дружил со всеми литовскими правителями. Даже когда они приняли католичество. После Ольгерда — и Ягайло, и Витовт были его покровителями.
И теперь, находясь рядом с Софьей при Московском дворе, он, даже невзирая на мнение княгини Евдокии и пользуясь своим положением, связями и саном, мог решить для Литвы многое.
Появление Софьи в столичном Кремле стало важным событием. Однако тогда этого ещё никто всерьёз оценить не мог. Только будущее покажет — как и на что способна была эта незаурядная женщина, пережившая затем почти всех современников и сумевшая активно и последовательно влиять на всё происходящее в Москве в течение более чем полувека.
Таким образом, упомянутая нами «литовская партия» на Руси существовала несколько десятилетий. А это огромный период для истории Русского государства. Кто-то оценивает её роль как прогрессивную, другие считают, что развитие Руси без такого влияния могло бы пойти по-другому, в более выигрышном направлении. Во всяком случае роль Софьи Витовтовны ещё по-настоящему не оценена и не определена.
Но в противовес «литовской партии» на Руси некоторое время существовала и другая сила. Мы назовём её также условно — «смоленская партия». Представители и той, и другой стороны фактически решали будущее возрождающегося единого государства — каким путём оно пойдёт, с кем будет союзничать и какими землями обладать.
Как мы помним, «литовцы» стремились к сближению с Литвой, вплоть до объединения с ней в единое государство. Это был стратегический план великого князя Литовского Витовта (хотя и ранее он уже активно осуществлялся его предшественниками). И теперь князь имел все возможности для его исполнения. Его дочь сидела на московском троне, церковь в Москве возглавлял его союзник — митрополит Киприан, а великий князь Василий был ему обязан свободой, да и жизнью.
Между Литвой и Москвой простирались земли Великого княжества Смоленского. Для получения желаемого Витовту нужно было сделать всего лишь два шага. Первый — присоединить к Литве Смоленск, второй — подчинить затем Москву. Два шага, но каких непростых!
«Смоленцы» думали по-другому. Во-первых, многие из них предполагали сохранение Великого княжества Смоленского независимым. Во-вторых, они думали о независимом и сильном будущем Москвы. Но были и другие планы. При активном давлении Литвы, если независимость Смоленска могла быть под угрозой, — возможен был вариант присоединения его к Москве. В этом случае мы получали бы ключ от двери в Европу в свои руки, а также исторически удобные земли в самом центре «всея Руси».
К «смолянам» относились некоторые московские и другие церковнослужители, отчасти даже князь Дмитрий Донской, а значит, и его жена — Евдокия Дмитриевна, затем — остававшиеся в живых потомки великих князей Смоленских, их родственники, а по нашему мнению, ещё и князь Юрий Дмитриевич. Его женитьба на дочери великого князя Смоленского Юрия Святославича — Анастасии — это косвенно подтверждает.
Необходимо ещё раз напомнить, что под «партиями» мы имеем в виду не специальные группы людей, не какие-нибудь активно действующие объединения, а совокупность мнений и те исторические реалии, которые можно заметить в летописных или иных текстовых источниках той эпохи.
