Позднее Юрий Звенигородский обратится с письменным посланием к Кириллу Белозерскому, считавшемуся уже тогда одним из влиятельнейших старцев и подвижников Руси. Князь просил только одного — молитв преподобного, его отеческих советов и наставлений, а также возможности приехать к нему лично. В этот момент очень сильно заболела его жена Анастасия. Ему требовалась поддержка. Такое обращение и такое преклонение перед духовным лицом могли считаться вполне обычными даже для облечённого властью светского человека. Казалось бы — почему нет? Но неожиданным «ударом» стал полный отказ Кирилла стать наставником Юрия в какой бы то ни было форме. Заметьте, не простой отказ, а именно категорический!
А всё потому, что в это время Кирилл Белозерский уже был духовным отцом князя Андрея Можайского — младшего брата Юрия и его соседа по уделам. Князь же Андрей был полностью починен брату Василию. «Репутация» у Юрия была такова, что даже переписка с ним могла стать роковой для того, кто на неё решится. В этом смысле никакие авторитеты уже в расчёт не брались. И Кирилл Белозерский это хорошо понимал. Вот почему в его ответе Юрию есть довольно горькие для князя слова.
Юрий просит о духовном покровительстве. А настоятель Белозерского монастыря отвечает: «А что, господин князь Юрий, писал ты ко мне, грешному, что, дескать, “Издавна жажду я увидеться с тобой”, — так ты, господин, Бога ради не смей того учинить, чтобы тебе к нам поехать...» И ещё добавляет для «усиления» отказа, что даже если князь приедет, то ему — настоятелю — придётся покинуть монастырь, дабы с ним не встречаться. «Если ты поедешь ко мне, — пишет Кирилл. — Так что, господин, ставлю тебя в известность: невозможно тебе нас увидеть. Покинув, господин, даже и монастырь, пойду я прочь...»
Другой бы на месте Юрия просто обиделся, получив такой ответ. Но он продолжал помогать Кирилло-Белозерскому монастырю материально, «обильными милостынями», за что его потом и благодарили. Но самое интересное, что даже Кирилл признавал глубокие знания и духовную крепость, присущие князю Юрию. В том же послании игумену принадлежат строки: «Господин, слышу я, что божественное Писание ты совершенно разумеешь и читаешь».
Вот такие повороты судьбы пришлось пережить Юрию Звенигородскому после кончины Саввы, особенно в следующий после отпевания Сторожевского чудотворца год — 1408-й. Тогда брат Юрия — князь Андрей — попросил переехать к нему насовсем бывшего сподвижника Кирилла — старца Ферапонта, основавшего недалеко от Белоозера свой монастырь. И Ферапонт приедет и поселится в Можайске, основав здесь новый, Лужецкий монастырь. Альтернатива многим звенигородским идеям была налицо. А князь Юрий вдруг оказался в некоторой духовной изоляции.
Неожиданное одиночество, отсутствие сакральной поддержки после кончины Саввы Сторожевского в какой-то степени влияли и на авторитет Юрия среди народа. Это князь Василий и его сторонники прекрасно понимали. Отсутствие поддержки отцов и старцев подспудно означало в сознании людей, что власть у князя лишь мирская, но она — «без неба». А для русского человека того времени это была неполноценная власть. Нужны были доказательства небесного покровительства.
И в дальнейшем князь Юрий начнёт проигрывать в глазах народа. Даже когда займёт великокняжеский трон в Москве. Богатый, сильный, знающий, умный, терпеливый, да небесами не поддержанный!
Когда позднее начнутся так называемые «феодальные войны» (термин, оставшийся ещё со времён советской исторической науки, однако успешно используемый и поныне), а также пойдёт нешуточная борьба за наследство Дмитрия Донского, то князю Юрию будет сопутствовать удача и окружающие люди быстро поймут, что юридическая правота на его стороне. Но не более того. Многие не воспримут его притязания с моральной точки зрения. Москва перехватит инициативу в своём «духовном предводительстве». Моральная изоляция сделает своё дело. И никакие усилия, даже финансовые и военные, уже не спасут положения Звенигородского князя.
Ярким свидетельством и иллюстрацией этого служит история, когда князь Юрий не поехал в Москву после восшествия на великокняжеский престол сына Василия I — малолетнего Василия Васильевича. Он уехал в Галич и отказался участвовать в кремлёвских торжествах. Сил у него было достаточно, чтобы разметать московскую рать и немедленно сесть на трон. Но он не стал этого делать физически, а предложил противникам самим убедиться в его преимуществах. И для этого выбрал необычный способ, организовав нечто вроде массового представления или военного парада.
Можно себе представить — сколько стоило (буквально — в материальном смысле) для удельного князя создать новую униформу для всей своей многочисленной дружины, которую, судя по летописи, он полностью переодел, перевооружил и экипировал. А затем — выстроил ратников вдоль дороги на Галич (на немалое расстояние!), дабы поехавший в его сторону посол из Москвы, преемник Киприана — митрополит Фотий, увидел всю эту военную мощь.
Митрополит заметил показанную силу, но позволил себе едкие и унизительные высказывания, которые поразительно не соответствуют тому, что до этого было известно нам о Юрии, а также о его военных заслугах. Он сказал так: «Не видах столико народа в овечих шерстех, все бо бяху в сермягах». Фотий смеялся над тем, во что была одета звенигородская дружина: мол, видно, что средства у князя есть, а выглядят его воины всё равно бедновато, а значит, и армия слаба. Ничего себе «сермяги»! У Москвы тогда и такого не было! Да и кто себе мог позволить выстроить вдоль многовёрстных дорог ратников в таком количестве, к тому же одетых «по форме», пусть даже и в «шерстех»! Как ни старался Фотий умалить войско Юрия, но не сумел он стать предсказателем, потому что юрьевские полки ни разу потом не будут биты дружинами великого князя Василия II.
Духовное лицо, митрополит, смеялся в тот момент над тем, кто по праву являлся наследником Дмитрия Донского, кто был крестником Сергия Радонежского и духовным сыном Саввы Сторожевского. Кто построил новые соборы в Звенигороде и Троицком монастыре, кто победил громаду Волжской Булгарии и не знал поражений в баталиях.
На этот смех князь Юрий не ответил ничего. Он умел прощать обиды. Но поразительно, как быстро менялись времена! И как незаслуженные оскорбления становились почти историческими аксиомами...
Женитьба на Анастасии — дочери великого князя Смоленского Юрия Святославича, осуществлённая в 1400 году, давала возможность Юрию Звенигородскому и его потомкам стать потенциальными претендентами и на великокняжеский престол Смоленска. А то, что этот город и само княжество «прихватили» литовцы, которые многие годы считали это крайне необходимым, ведь Смоленск всегда играл роль ключа, с помощью которого можно было отпереть двери прямо в Восточную Русь, делало отношения Юрия со своим старшим братом ещё более сложными. Василий, как мы помним, был мужем дочери великого князя Литовского, а Юрий теперь — дочери великого князя Смоленского. Кому был более важен и выгоден захват Витовтом Смоленска? Наверное, не имеет смысла комментировать — кому.
Другое дело — стал ли Юрий делать что-нибудь в то время против своего брата. И делал ли. Скорее всего — нет, так как он чтил договор с братом и завещание своего отца — Дмитрия Донского («А дети мои молодшая, братья княжы Васильевы, чтите и слушайте своего брата старишего, князя Василья, в моё место, своего отця»). И известно, что Юрий выполнит свои обещания перед отцом до конца, в особенности — вплоть до кончины матери — вдовы Донского Евдокии. Перед её лицом он никак не мог нарушить клятвы, данной отцу на его смертном одре. Но... обещания эти мог легко нарушить старший сын Василий, не оказывая необходимого сопротивления Витовту, находясь в некотором роде «под колпаком» у своей жены Софии. Её своенравный и твёрдый характер ещё проявится позднее, после смерти Василия, во время выяснений — кому править на Руси.
