Спорить о том — Рублёв ли писал фрески и иконостасы в Звенигороде или нет — бессмысленно уже хотя бы потому, что ещё до появления искусствоведов нового времени, поддерживающих диспут, в XVIII веке существовали и приходно-расходные книги Саввино-Сторожевского монастыря, в записях которых мы находим следующее: «Куплено к деланию иконостаса Рублёва клею пуд...» Без всяких споров тогда было ясно, что поновляемый иконостас (для этого, видимо, и был нужен клей) всеми признавался как рублёвский.
Ещё в 1918 году в Звенигороде работал «Реставрационный Подотдел Всероссийской Коллегии по делам Музеев и охране памятников искусства и старины». Исследовали и фрески. Их отнесли к рубежу XIV—XV столетий и к школе Андрея Рублёва и Даниила Чёрного.
Считается, что знаменитая икона Андрея Рублёва с изображением Троицы была вдохновлена Сергием Радонежским. Предполагается также, что иконописец мог знать его лично. И ещё потому, что написана она была для Троицкого храма в Сергиевом монастыре, где покоились мощи преподобного. Иногда также приоритет благословения на написание иконы отдаётся даже митрополиту Киприану или Никону Радонежскому. То есть именно они определили иноку Андрею писать Живоначальную Троицу. Но давайте внимательнее отнесёмся к историческим фактам.
«Троица» была написана в начале 1420-х годов. А Сергий Радонежский скончался в 1392-м. Не смущает ли временное «расстояние» в 30 лет? Митрополит Киприан ушёл из жизни в 1406 году. Разница в 16 лет. Что-то уж больно долго собирался писать икону Андрей Рублёв. А может быть — влияние здесь было совсем другое?
Как известно, без благословения Саввы Сторожевского на строительство и роспись звенигородских храмов обойтись никак не могло (что подтверждает уже приведённая нами цитата из Жития Андрея Рублёва — «и, по благословению святого Саввы игумена, написал Деисус для соборной церкви и другие многие иконы»). Можно не сомневаться, что игуменом Сторожевского монастыря было задумано и заранее благословлено строительство каменного Троицкого храма в монастыре, где он был когда-то настоятелем и где прошла большая часть всей его сознательной жизни (можно даже сказать — почти вся его сознательная жизнь).
Само же строительство было осуществлено духовным сыном старца Саввы — князем Юрием Звенигородским, уже после кончины преподобного. Именно в это время появляется икона Андрея Рублёва. Однако написал он её только что или гораздо ранее — сказать теперь невозможно. Но он приложил свои усилия к осуществлению замысла Саввы Сторожевского.
Отсюда и вывод-вопрос: так кто же вдохновил инока Андрея Рублёва на создание «Троицы»? Более чем тридцать лет назад Сергий Радонежский, митрополит Киприан, которому им же начатые летописи приписывали все мыслимые и немыслимые заслуги, Никон Радонежский, при игуменстве которого в Троице началось возведение храма, или задумавший всё это устроительство в Сергиевой обители Савва Сторожевский, столько лет бывший близким наставником иконописца и князя Юрия?
Вряд ли кто-нибудь однозначно сегодня ответит на такой вопрос. Но не поставить его — просто нельзя. Как нельзя не заметить, что намного реальнее и понятнее версия, что концептуальное влияние в создании иконы «Троицы» на Андрея Рублёва оказал именно Савва Сторожевский, который в гораздо большей степени — внутренне, духовно, на основе исихастских традиций — был последователем Сергия Радонежского. И он уж точно знал — что такое будущее разделение и конфликты между братьями-князьями, то есть был в большей степени погружен в идею Единения. Не сказать об этом впрямую — будет не справедливо по отношению к Звенигородскому чудотворцу.
При жизни преподобного Саввы Андрей Рублёв создаёт Звенигородский чин и знаменитый лик «Спаса Звенигородского». «Фигуры Звенигородского чина покоряют редким сочетанием изящества и силы, мягкости и твёрдости, но больше всего своей безграничной добротой», — писал М. В. Алпатов.
Академик Игорь Грабарь одним из первых определил: «Их создателем мог быть только Рублёв, только он владел искусством подчинять единой гармонирующей воле все эти холодные, розово-сиренево-голубые цвета, только он дерзал решать колористически задачи, бывшие под силу лишь венецианцам, да и то сто с лишним лет спустя...»
В Звенигороде, на территории Успенского собора был найден не только «Спас», но и ещё две иконы — «Архангел Михаил» и «Апостол Павел». Опись Успенского храма 1698 года имеет сведения, по которым эти иконы в те времена располагались на его стенах, включая остальные из этого же Чина. То есть ещё и образы Божией Матери, Иоанна Предтечи, архангела Гавриила, апостола Петра. Считалось, что они не подходят для обоих звенигородских соборов по размерам. Но эта точка зрения уже не поддерживается всеми специалистами.
«Русский Спас» (так его ещё называют) настолько органичен, человечен и исполнен спокойного величия, что уже просто невозможно представить себе, что он может быть не только «Ликом», но и полноценным изображением Спасителя. Сколько написано и сказано об этом образе, выразившем некий национальный тип лица, причём не просто светского, а глубоко одухотворённого, идеального, к которому можно стремиться.
Не часто бывало, чтобы иконы Древней Руси так откровенно передавали земное ощущение христианской веры. У Андрея Рублёва канонический византийский образ превращается в близкого и домашнего Спаса, он как будто бы сразу узнаваем, хотя — из другого мира.
Среди цитат об этой иконе вдруг попалась и такая. Американский историк Джеймс Биллингтон предполагает, что великий рублёвский «Спас» есть «первое и во многом запоминающееся изображение лица России». А ведь это говорит «человек издалека», представитель другой культуры.
И он близок к истине.
Исследователь творчества Андрея Рублёва — В. А. Плугин — уже давно попытался реконструировать текст, который мог бы быть на изображении Звенигородского «Спаса» (обычно на таких иконах Спаситель держал раскрытое Писание с текстом). Вот он:
«Не на лица судите, сынове человечестии, но праведный суд судите.
Им же судом судите, осудится вам, в ню же меру мерите, отмерится вам».
Вот как это подтверждается: «Тот евангельский текст, который присваивается Звенигородскому Спасу, восстановлен по чтению на такой точной копии Звенигородского чина, какой является облачный деисус Никольского Единоверческого монастыря. Идентичная надпись и на другой копии — среднике чина Покровского собора на Рогожском кладбище. Если прибавить сюда тексты на иконах Христа из Макарьевской мастерской и на Преображенском кладбище, а также на прориси деисуса, опубликованной В. П. Гурьяновым, и рисунки “Спаса” собрания Тюлина, то увидим, что композиции, так или иначе повторяющие Звенигородский чин, все дают один и тот же вариант надписи. Разновременность и разнохарактерность повторений дают основание для вывода, что воспроизводимый ими евангельский текст принадлежит оригиналу, т. е. рублёвскому деисусу звенигородского типа».
Удивителен сам текст. Как он совпадал с теми начинаниями, которые затеяли в Звенигороде князь Юрий с Саввой Сторожевским! Особенно в связи с новыми формами мирского управления, о которых они думали, и мирскими судами, о которых говорилось даже в специальной грамоте Юрия 1404 года.
