А в Житии Саввы? Мы видим то же самое — те же цветы, сады, плоды и воды.
О Звенигороде ещё древние писали как о Рае.
Уже в наше время — в XXI веке — один из участников Международной конференции «Н. А. Бердяев и единство европейского духа», проведённой осенью 2006 года у Звенигорода Библейско-богословским институтом святого апостола Андрея (Москва) при поддержке Университета Восточных церквей (Регенсбург, Германия), куда собрались ведущие российские и зарубежные философы и богословы, вспоминал следующее: «Это место было выбрано для проведения конференции по русской религиозной философии не случайно. Дух Звенигородской земли впитал в себя величие русской культуры — эти места связаны с именами А. Рублёва, И. Левитана, А. Чехова, Ф. Шаляпина, М. Пришвина... Может быть, этим можно объяснить удивительно хорошую солнечную погоду, ритмы опадающей листвы, безветрие во все дни конференции. Природа как будто задумалась и что-то вспоминала... Даже животный мир не остался равнодушен. То ли услышав богословские беседы, неожиданно появилась лисица и не отказалась позировать перед фотокамерами».
«Золотое сердце русское, бьющееся в миллионах, населяющих Русь, — писал Рерих-художник, — всегда томилось неосознанными устремлениями всемирности, и мечтою... о граде Китеже, Новом Иерусалиме». В 1930-х он вдруг решил реализовать идею Звенигорода в горах Азии. Для этого в 1933 году художник предпринял очередную попытку осуществления замысла и отправился в Маньчжурскую экспедицию. Как писали позднее — «под новой страной подразумевалась Сибирь и вся Азия, а место Звенигорода было уже давно определено — Алтай».
О плане экспедиции Н. К. Рерих говорил ещё в 1929 году, выступая в Нью-Йорке. Американцы и решили отправить его в Маньчжурию и Внутреннюю Монголию. Рерих пишет брату: «Национальная и культурно-созидательная задача прежде всего звучит против безбожия, разрушения и тления... Мир движется к разрушению». В этом же письме говорилось о Сибири и Белухе — месте будущего строительства города. Рерих написал, что не может доверить бумаге многие секреты. Это уже сегодня скажут: «Речь шла о проекте Единой Азии с развитием концессий на Алтае и с центром этой страны Звенигородом».
Идея была странная. И она не осуществилась.
Что ж, у старца Саввы Сторожевского за полтысячелетия до этого дела шли куда лучше. Он построил, и немало. И миллионы людей почитают его — без всякого желания отправляться в предгорья Тибета.
Он строил Звенигород Подмосковный. И Реальный, и Небесный. Один из центров Древней Руси.
В 1924 году, уже за границей России, писатель Алексей Ремизов выпустит свою книгу «Звенигород Скликанный» с удивительными короткими эссе, открывающими некоторый взгляд современного человека на духовные поиски в православной Руси. «Пока бьётся сердце и горит в вас желание, — пишет Ремизов, — жив дух в душе, не престанет жизнь. Новый город вы выстроите, и будет он краше и поваднее всех городов, новый город, скликанный».
Новое издание попало в руки его друга, также писателя — Георгия Гребенщикова, который выступил критиком книги. Это ему принадлежат пылкие слова: «Что это такое? И почему волнует это краткое ремизовское пророчество? Почему вам слышится в этих словах “Звенигород Скликанный” как будто далёкий колокольный звон, трезвон празднично-пасхальной заутрени? Солнечная радость голубых небес и Русь великая, какая-то совсем по-новому прекрасная, маячит вашим мыслям и надеждам...»
А в 1904 году в Москве из печати вышла книжечка, рассказывающая о Саввино-Сторожевской обители. Кроме обычных фраз для паломников — что да как — неожиданно в тексте появились стихотворные строки, подписанные инициалами «Т. Д.». Название стихотворения гласило: «Мысли православнаго русскаго поклонника». А в незамысловатом тексте были и такие слова:
Посмотри, природы любитель,
На виды Сторожевских гор;
Здесь красуется обитель
И златоглавый в ней собор.
Преподобный Учредитель
Сей обители святой,
Святой муж, небесный житель
В ней нашёл себе покой...
И ещё — в самом конце стихотворения:
Его трудами крином Палестины
Сия пустыня процвела...
От Небесного Звенигорода до Небесной Палестины в начале прошлого века, как казалось, было рукой подать...
И ещё раз, к читателю: это лишь предварительные рассуждения, не более, но они имеют право служить основой для некоторой гипотезы.
Глава седьмая
НАСЛЕДИЕ ПРЕПОДОБНОГО СТАРЦА
Спроси старцев твоих, и они скажут тебе...
Второзаконие (32, 7)
...Запечатлей их жизнь и деяния в своём сердце.
Василий Великий
Жизнь после смерти — модная тема нашего века. Даже не собираюсь здесь развивать её философскую или иную другую «сущность». Для одних — это невозможная вещь. А для других, причём так называемых «простых» людей, почитающих чудеса и святость, другая жизнь настолько естественна, понятна и повседневна, что спорить или доказывать обратное — абсолютно бессмысленно.
И это не имеет отношения к так называемой мистике. Мы говорим о памяти. То есть о том, как дела и труды человеческие потом отражаются в земной жизни других людей.
Ещё в начале этой книги мы обсуждали тему «второй жизни» Саввы Сторожевского, которая словно началась после его кончины. Только спустя десятилетия его имя не только вспомнили, но вдруг всенародно стали фиксировать многочисленные истории и события, которые принято называть чудесами. Они же, как правило, потом становились основанием для более глубокого почитания духовного подвижника, а затем — и для его канонизации.
Игумен Сторожевский Савва остался в памяти потомков как святой человек. И вся его жизнь — до или после кончины — является общим наследием, которое нам придётся ещё открывать и осознавать долгие и долгие времена.
Попробуем в этой обширной главе набросать хотя бы штрихи к панораме духовного наследства Звенигородского чудотворца. А если что-то и упустим, то читатель, надеюсь, не станет обижаться. Ведь необъятное — невозможно объять, а невидимое — иногда так трудно заметить...
Житийная традиция о Савве
Все лица... в житиях сливаются перед
читателем в один образ, и трудно
подметить в них особенности каждого.
В. О. Ключевский
Причисление к лику святых преподобного Саввы Сторожевского произошло не сразу. Как мы помним, его имя отчасти попало после кончины в «исторический переплёт». Незавидная участь, которой подверглась память о князе Юрии Звенигородском, коснулась своим крылом и памяти о старце. Прошло почти полтора столетия до той поры, когда местночтимый, но пока ещё не канонизированный официально святой был признан таковым Русской православной церковью.
