Но нам-то что, ведь мы едем к святыням.
Однако дорога нынче такова, что требуется съезжать с неё, чтобы попасть в старинные интересные места.
Кстати, в Жуковке обитали и дочь Брежнева, и академик Сахаров, и Ростропович с Вишневской, которые прятали у себя Солженицына перед его отъездом за рубеж. Земля тут нынче дорогая. Но уже — малоинтересная. Потому что здесь есть всё, кроме Истории.
Въезжаем в Успенское. Здесь можно увидеть знаменитую усадьбу князя Б. Святополка-Четвертинского, построенную в английском стиле, если удастся договориться с охраной больничного комплекса ЦКБ, который тут расположился. В этом доме бывали Чехов и Левитан, у которого последний владелец имения Морозов брал уроки живописи (в Успенском Левитан создал картины «На Москве-реке» и «Сумерки»).
А вот храм Успения Пресвятой Богородицы очень интересен. Он построен в первой трети XVIII века в стиле петровского барокко.
Дорога как бы упирается в тупик. Теперь с Рублёвского шоссе надо перебраться на шоссе Успенское. Это небольшой крюк, а дальше — опять прямо до самого Звенигорода.
Если в тупик, то подъезжаем к посёлку Горки-10. Здесь знаменитый конезавод. Можно покататься на лошади. Затем — Николина Гора. Уже само название многое напоминает. И в первую очередь то, что это давно известное дачное место в Подмосковье. Но сейчас кроме воспоминаний об «Утомлённых солнцем» Михалкова — ничего интересного. Можно искупаться летом на дипломатическом пляже. Вода в верховьях Москвы-реки довольно чистая. Возможно, здесь, в Николиной Горе, располагался известный монастырь Николы на Песку, который упоминается в писцовых книгах XVI века.
Можно свернуть и заехать в Захарово или в Большие и Малые Вязёмы. Чтобы вспомнить о Пушкине, посмотреть музей, познакомиться с храмом Бориса Годунова — Преображения Господня — почти копией церкви в Хорошёве, только «о пяти главах».
Надо отметить, что когда-то русские цари делали ещё одну важную остановку на этом пути. Ведь существовал роскошный дворец в Павловской Слободе. Но это довольно большой крюк.
У въезда в Звенигород расположилась небольшая церковь Святого Александра Невского. Но центр города встречает недавно построенным и открытым собором Вознесения. Чуть далее по дороге — и мы уже рядом со знаменитым святым источником, у подножия Звенигородского Кремля, наверху — храм Успения Пресвятой Богородицы, что на Городке, именно здесь и были найдены в 1918 году иконы Андрея Рублёва, среди которых был «Русский Спас».
Наконец, по правую сторону нас встречает гора Сторожи, на которой расположилась Саввино-Сторожевская обитель. Чуть далее — Скит.
Много селений у Звенигорода когда-то принадлежало Саввину монастырю, это Каринское, Локотня, Саввинская слобода, Татариново (опять «татарские» названия на одной дороге!). А в окрестностях Звенигорода когда-то было и много других обителей. Среди них — Крестовоздвиженская, Никольская, Введенская, Успенская Софрониева. Некоторые были разрушены в Смутное время начала XVII века. Введенская обитель занимала территорию на берегу Москвы-реки, рядом с усадьбой Введенское (у станции Звенигород).
Итак, «государева дорога» привела нас к святыне, к мощам преподобного старца. Не случайно именно по этому пути проходили все богомолья русских царей — в их собственную обитель, одну из самых почитаемых в России.
Кстати, когда-то всю эту дорогу проходили пешком. И была ещё одна традиция — крестный ход отправлялся от Саввинского подворья на Тверской улице (практически от самой нынешней Государственной думы) — прямиком в Звенигород.
Наверное, всё встанет на своё место, когда такой крестный ход повторится вновь. По истечении почти столетия с тех пор, как подобное шествие происходило в последний раз.
Ведь что такое время, если дорога всё равно приводит к собственной памяти.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Слово плетущи и слово плодящи,
и словом почтити мнящи.
Епифаний Премудрый
Маркелл Безбородый повествует напоследок, когда мы достигли конца времён: «О, честная глава... отец наш Савва... Ибо знаешь ты отовсюду осаждающий нас страх, знаешь и непременную бесовскую войну против нас, знаешь телесные наши слабости и злопамятность, знаешь усердия нашего бессилие... Помни, преподобный отче, и меня, убогого и многогрешного инока Маркелла, мало потрудившегося в написании равноангельного жития твоего... Аминь».
Читатель помнит наш разговор в самом начале этой книги — о многообразии смысла удивительного древнерусского слова «конец». И так как мы уже знаем, что оно всегда означало — «начало», то всем, кто привык к традиционному завершению биографического жанра — кончине героя книги, — предлагаю вновь вернуться к первым страницам нашего повествования, рассказывающим о последних днях жизни старца Саввы. В таком круговороте событий, собственно, и проистекает наше бренное бытие, в котором иногда и не отличишь вымысел от реальности, фантазии от фактов. Порой именно всё это — объединённое в единое целое — и составляет сущность, называемую нами словом «Жизнь». В материальном воплощении она иногда подходит к завершению, но никогда к какому-то определённому концу, ведь вослед за ним всё ещё только зарождается вновь.
Вот почему последнее слово-строка данной книги могла бы выглядеть и так:
Конец-Начало.
Многое знал и хотел сделать Савва Сторожевский, хотя от этого в материальном смысле — не осталось почти ничего. Ни книг, ни «картинок», ни даже предметов его обихода. Не известно точно даже, как он выглядел, разве что икона кисти игумена Дионисия намекнёт (ведь написал он её около 1430 года, и знавшие старца иноки подтвердили схожесть лика) да сборник рекомендаций иконописцам — «подлинник» — подскажет своими строками черты его образа: «Подобием стар, сед, брада... плешив, ризы преподобнические». И он действительно всегда изображался с высоким открытым лбом — признак недюжинного ума — а также с густой седой бородой.
Но не зная его внешности, мы ведь не можем отрицать того — чего и как он достиг! Скрытое от постороннего взгляда не является «ничем». Оно потому и называется — духовным, что становится явью только тогда, когда кто-либо захочет этого по-настоящему, всеми силами души и сердца.
Ведь и примирение двух ветвей Русской православной церкви — Московской и Зарубежной — произошло именно в год большого торжества — 600-летия со дня кончины преподобного Саввы Сторожевского...
А мы разложим ещё раз напоследок несложную «мозаику истории»: Сергий Радонежский — Дмитрий Донской — Троицкая обитель — Куликовская битва — князь Юрий Дмитриевич — Звенигород — гора Сторожи и монастырь — поход на булгар — смоленская родня — Андрей Рублёв — каменные храмы Московии — «Спас Звенигородский» и «Троица» — пещера и скит — образ Небесного Града. Завершает собирание этих отдельных частей в единое целое — Савва, Звенигородский чудотворец.
Что-то есть за всем этим на первый взгляд — и знакомое, и весьма важное. Присмотревшись, можно заметить код времён и житий, некое продвижение и становление среди дней и лет, которое приводит к скрытому от прямого взгляда результату. Смесь бытовых и вполне земных событий с невидимыми обстоятельствами духовных поисков и борений открывает панораму удивительной живучести забытых идей и устремлений. Мы начинаем понимать, что вот так могло строиться или почти было уже построено некое новое Восточное Православное Царство. Без Орды и без Литвы, без контроля со стороны уже погибающей Византии. Царство это, в какой-то момент выбора, могло быть или Васильевским, или Юрьевским, то есть — Московским или Звенигородским. Образно говоря, Юрий и Савва строили Русь Русскую, а Василий и Киприан — Русь Византийскую. В реальности был осуществлён Васильевский вариант, а за ним последовали братоубийство и самозванство, смута и «феодальные войны», продолжительные десятилетия ордынского ига. Так распорядились «небеса истории», хотя во многом распоряжались и сами люди: от наделённых властью князей-наследников — до простых пахарей.
