Надо же. Получается, Михаил напрасно чувствовал себя в безопасности, общаясь с Ксенией. Похоже их все же подслушивали. Так как о родстве с Романовыми он сказал лишь единожды, в беседе с Ксенией за столом. Вообще-то такое попросту нереально, Если только тут не научились делать подслушивающую аппаратуру. Бред. Но как-то же он узнал.
— Чего молчишь?
— Да вот думаю, откуда ты взял, что я родня князю Романову, и что прислал меня Мечников.
— Не ты здесь задаешь вопросы. Но я отвечу. О родстве ты и сам сказывал, меньше часу назад. А что до Федора Акимовича, так ить никто не пользует тех зелий и отваров, что были при тебе, кроме его да моих людей. Рецепты их, тайна за семью печатями. И вообще, то что они есть, даже из наших людей ведают далеко не все. А тут при тебе весь набор. Парализующий яд, настойка дурмана, противоядие, зелье правды и девка, для верности. Так чего хотел Мечников?
— Мечников ничего. А вот мне хотелось бы знать, что стряслось двадцать лет назад в Пограничном, — глядя прямо в глаза Даниле, произнес Михаил.
— Ну так и спросил бы Федора Акимовича. Уж кому ведать о том, как не ему.
— Не он предал князя Петра.
— Ох сынок, сынок, не тебе мне говорить о предательстве. Я и двадцать лет назад не испугался выйти перед народом, да сказать о том. И сейчас живу не особо таясь. Хотя и имею опаску на предмет мести. Только от пограничников или Романовых беды уже давно не жду. А вот от кого иного, так очень даже может быть. За годы ничего не изменилось. Предал я Петра потому как он умыслил измену. Решил порушить то, на что батюшка его жизнь положил. Да и мы грешные, не отстали от него. Не предай я тогда Петра, и не было бы сегодня единой Руси.
— Убивать-то к чему? Всю семью. Под корень.
— А вот это уже не твоего ума дело. Лучше давай вернемся к тебе. Так каким ты боком к Романовым?
— Родня. Близкая.
— Не было у Михаила Федоровича родных, кроме потомков Рюрика. И на стороне деток он не имел. Он вообще не был ходоком, потому как жену свою любил.
— А коли я сам Михаил и есть?
— Шутить стало быть решил. Только отшутиться ить не получится. Отсюда у тебя только одна дорога, на тот свет. А коли так, то я и стараться не буду. Достанет с тебя одного лишь зелья правды.
— А что так? Жечь каленым железом не нравится?
— Не нравится. И никогда не нравилось.
— А для чего же тогда это богатство содержишь. И все за то, что оно не простаивает.
— А вот это уже не твоего ума дело, — открывая толстую дубовую дверь, произнес он.
В помещение вошла девка, в распахнутой шубке. В руках две кружки, и кувшин со сбитнем. Последний они пристроила на краю горна, чтобы оставался горячим. Пустую кружку поставила на стол, а с полной направилась к Романову. Подойдя к нему она потянулась было к носу, дабы зажать его, но Михаил отвернулся.
— Не нужно. И так выпью, — произнес он.
Тогда она ласково улыбнулась и приподняла его голову, чтобы удобней было пить. Он с удовольствием выдул сбитень, с характерными нотками вкуса зелья правды. Хорошо приготовлен, между прочим. Жаль только холодноват.
— Данила Ильич, просьба одна есть, — допив, произнес Романов.
— Говори.
— Ты пока со мной не закончишь, Ксению-то не трогай.
— За мной зряшного изуверства никогда не водилось. Не станет нужды, никто ее пытать не станет. Расслабься. А Машенька тебе поможет, — кивая на девушку, произнес боярин.
Тем временем та с многообещающей улыбкой сняла с себя шубку, потом призывно извиваясь телом, избавилась от сарафана. По зимней поре на ней обнаружились шерстяные панталоны. К слову, привнесенные именно Михаилом. Заботился он о женском здоровье. Ему рождаемость нужно было поднимать, а не полагаться на естественный отбор. И результат был.
Марии на вид лет двадцать пять. И мастерицей она оказалась ничуть не хуже Ксении. Знала как возбудить мужчину, и как доставить ему удовольствие. Как ласки превратить в сладостную пытку. Словом, профессионал, что тут еще сказать.
Только в этот раз ей попался неправильный клиент. Тело реагировало вполне ожидаемо. Потому как разум в его реакции не участвовал совершенно. Зато разум не желал поддаваться. Михаил смотрел на нее с нескрываемой иронией, время от времени переводя взгляд на Данилу.
Тот сидел в углу, попивая горячий сбитень. При этом взгляд его все больше мрачнел. Так как на все вопросы девки, у Михаила неизменно находился ироничный ответ. Порой прилетало и ее начальнику.
Наконец Строев усомнился в том, что в первой кружке имелось зелье. Достал из кошеля склянку и наполнив пустую тару повторно, щедро плеснул в нее новую порцию. Михаил с самым искренним видом поблагодарил его за горячий напиток, который теперь оказался куда вкуснее.
— Ну и как такое возможно? Ты выпил противоядие? И когда бы успел? Более часа минуло, как тебя схватили. Оно уже не подействует, — выгнав девку, произнес Данила. — Никак Федор нашел какое иное зелье?
— А может все проще. Скольких ты знал, кто мог противостоять зелью правды? — хмыкнув, поинтересовался Михаил.
— Только одного.
— Так может я и есть он.
— Михаил Федорович погиб. Я лично видел его в гробу. Да и не можешь ты быть им.
— Ну так, тело, это всего лишь сосуд, наполненный душой. Витал мой дух, витал, да волей господа оказался в опустевшем теле, из коего выбило прежний дух.
При этих словах, Данила непроизвольно перекрестился.
— Брось. Ты никогда не был особо набожным, — покачав головой, произнес Михаил. — Так что сталось с Петром, его семьей и Алией. А, Данила? Как так случилось, что вы с Федором и Ростиславом извели их всех?
— Ты не можешь быть Михаилом.
— Конечно не могу. Как не могу знать и о том, что однажды стрела пробила тебе мошонку, и повезло тебе лишь тем, что она была бронебойной, да я случился рядом. Чего смотришь, Данила? Ты спроси меня о том, что знать могли только ты и я. Мне конечно не сложно и самому, так как память у меня не в пример твоей. Да только откуда мне знать, что ты помнишь, а о чем уж накрепко позабыть смог…
И боярин спросил. Потом еще. И снова. Их игра в вопросы и ответы длилась чуть не час. Бывало и такое, что Данила бросал на Михаила победные взгляды, будучи уверенным в том, что подловил самозванца. Но после выяснения всех обстоятельств, оказывалось, что это именно его подвела память.
Наконец настал момент, когда Стоева оставили последние сомнения. Он долго стоял молча рассматривая Михаила и смотрел ему в глаза, стараясь понять необъяснимое. Постепенно в нем крепла вера в происходящее, что Романов отмечал, наблюдая за малейшими изменениями его выражения лица.
Наконец Данила принял решение, подошел к столу, налил в кружку сбитня. Плеснул туда из склянки зелье, и единым махом выпил. Сел на стул, и вновь посмотрел в глаза Михаила.
