Хулия повернулась туда, где раньше находилась вторая пленница. Там никого не было. Подвал был пуст. Кроме нее, здесь были только полицейские. И, конечно, равнодушные тюльпаны, продолжавшие свой безмятежный танец. Сквозь окно больше не проникал свет, наступила ночь.
— Он забрал ее, — смутно припомнила она.
— Куда?
Глаза закрывались. Сестеро снова превратилась в тень.
— Хулия! Где Сара? Этот ублюдок наверняка что-то говорил! Куда он ее увез?
Собрав последние силы, Хулия открыла глаза.
— В дом дракона и Дейнерис
[36], — пробормотала она, слегка дотронувшись до новой татуировки Сестеро.
— Она не соображает, — с досадой сказал Чема. — Мы ничего от нее не добьемся.
— Какой дракон? Сугаар? — Сестеро снова потрясла ее за плечи. — Давай, Хулия! Сейчас не время для татуировок. Нам надо спасти эту женщину!
Веки Хулии дернулись. Голова раскалывалась. Опять этот проклятый кондиционер. А кто мешает ей спать? Ах да… Сестеро. Дракон… Дом дракона.
— Дракон и камень. Вот что он сказал.
Сестеро озадаченно на нее посмотрела и потерла рукой татуировку.
— Он ничего не говорил о ламиях? Сара живет в Ламиаране…
Хулия покачала головой, и от этого боль усилилась. Чема бросился поддержать ее, чтобы она не ударилась.
— Дракон и камень.
Сестеро молча смотрела на нее несколько секунд. Затем ударила ладонью по лбу, приоткрыв рот. Она улыбалась.
— О боже, внимание всем подразделениям… — воскликнула она, включив рацию. — Этот подонок намерен убить ее в Гастелугаче. Дракон и камень, «Драконий камень» из «Игры престолов». Всем немедленно туда. Предупредите все воздушные и морские подразделения.
Хулия ощутила, как теплые губы Сестеро коснулись ее лба. А затем она провалилась в спокойный, но полный надежды сон.
76
Суббота, 3 ноября 2018
Звон колокола пронзил тишину на рассвете. Металлическое сияние неба сливалось с морем, которое приобретало свой обычный зеленовато-синий оттенок по мере того, как свет становился более интенсивным. Волны прилива с силой бились о берега Гастелугаче и соседнего островка Акече — тот был меньше размером, и мост не соединял его с материком.
Десятки, а то и сотни чаек устремились вверх, испугавшись металлического звона. Их крики немедленно заглушили все остальные звуки — волны исчезли, как исчезло и все вокруг. Весь мир стал одним пронзительным, беспорядочным гвалтом.
Он дернул за веревку, и колокол пробил вновь. Здесь пахло солью и свежестью начинающегося дня, а также сухими водорослями и влажными скалами. Проще говоря, жизнь, пахнущая жизнью.
С вершины Сан-Хуан-де-Гастелугаче казалось, будто мир замер.
Вокруг не было никого.
Только она.
Клейкая лента не давала ей позвать на помощь. В широко открытых глазах плескался ужас. Она знала, что ее ждет.
Ему было нисколько ее не жаль. Он не чувствовал жалости ни к одной из женщин, которых он приговорил к смерти. И все же на его глазах выступили слезы. Так было и в предыдущие разы. Он оплакивал не своих жертв, а самого себя. Хотел бы он быть достаточно сильным, чтобы посмотреть правде в глаза. Почему она бросила его, почему обрекла на детство, которое ему не предназначалось? Он никогда не узнает. Он не хотел знать. Правда может причинить боль. Он не может допустить, что причина окажется не той, которую он придумал для себя за годы страданий. Она оставила его в монастыре из эгоизма — вот и все. Вот почему она заслуживала смерти. Она поступила так с ним, хотя он ни в чем не был виноват. Она убила его при жизни, она похоронила его в гробнице — в том доме, где он получал лишь презрение и боль.
Динь-дон…
Колокол продолжал звонить. Мобильный телефон, который он держал в свободной руке, передавал металлический гул в прямом эфире. Тюльпан на двери часовни отлично дополнял картину. Его насыщенный красный цвет контрастировал с камнем стен и непритязательно темным деревом.
— Добро пожаловать, — прошептал он, глядя на счетчик зрителей.
Несмотря на ранний час, к онлайн-трансляции присоединились уже три тысячи человек. Скоро их станет еще больше. Впервые в жизни он чувствовал себя значимым.
Его взгляд упал на женщину, которая могла оказаться его матерью. На мгновение он ощутил искушение повернуть камеру в ее сторону, чтобы продемонстрировать зрителям весь ужас ее мучений. Это ведь то, чего они так ждут: никто не заходит в социальные сети, чтобы посмотреть на колокол.
Нет, это безумие. Так он даст полиции подсказку, которая может спасти Саре жизнь.
Он зарыдал, не сдерживаясь. Хулия все испортила, ему пришлось принять самое трудное решение в своей жизни. И ему было неприятно осознавать, что он оказался слабее, чем думал.
Это что, сирена?
Звук становился все отчетливее, как и вид темной машины, мчащейся по дороге. Из-за слез синий ореол от стробоскопа на автомобиле казался ярче.
Он не ожидал, что они окажутся здесь так быстро. Прилив еще не достиг максимума, и его работа не закончена. Они все испортят, совсем как Хулия.
* * *
Мне нравится прижимать нос к твоей головке и нюхать твои светлые волосы — совсем как у твоего отца. Он был бы рад узнать, что после возвращения в Америку по эту сторону океана осталась частичка него. Он хороший человек, он не из тех, кто пренебрегает собственными детьми. Я уверена, что он любит тебя, что каким-то образом он узнал о твоем существовании — сердце подсказало ему, и он любит тебя, любит всей душой, как и я. Ты изменила мою жизнь. Ты делаешь меня счастливой, и я чувствую себя так, будто мне больше ничего не нужно.
Они принесли тебя на следующий день, когда я уже потеряла всякую надежду. Мне до сих пор стыдно вспоминать, как я, стоя на коленях, благодарила настоятельницу за то, что он сжалилась над нами. Теперь я знаю, что это была просто стандартная процедура в этом отвратительном месте.
Несколько дней назад я услышала крики в дальней келье. Отчаянный, душераздирающий плач. И я знала, что послужило ему причиной. Кричал не голодный ребенок, которому требовалось внимание. Кричала такая же девушка, как я, чье время вышло. Ее проблема, как и обещала настоятельница, просто исчезла. У этой девушки отобрали головку, к которой можно прижать нос, и милое личико, которым можно было любоваться, пока кормишь.
Прости меня за то, что я залила твое безмятежное лицо слезами, прости меня за то, что я так крепко обняла тебя, что ты от испуга проснулась. Ничего не могу с собой поделать. При одной мысли, что однажды они придут за тобой и все закончится, я чувствую, как мое сердце разбивается на тысячу осколков. Я умру внутри, понимаешь?
