— Вы помните Исабель Отеро? Она была дочерью галисийских иммигрантов. Мы знаем, что она оказалась здесь в 1979 году. Нам очень поможет все, что вы сможете вспомнить, — сказала Сестеро.
Покачав головой, сестра Тереса съела еще одно печенье.
— Разве можно вспомнить что-то конкретное? Здесь побывало столько девушек, что я не смогу вспомнить ни одного имени.
В кармане толстовки Сестеро завибрировал телефон. Сообщение от Айтора — он изучал биографию жертв, и на этот раз ему удалось обнаружить нечто важное:
Арасели Арриета тоже провела несколько месяцев в Лурде.
У Сестеро перехватило дыхание. Она не отрываясь смотрела на сообщение. Монастырь только что стал связующим звеном между жертвами. Подняв взгляд, она обнаружила, что сестра Тереса смотрит прямо на нее.
— Имя Арасели Арриета вам о чем-нибудь говорит?
Монахиня покачала головой: ничего.
— Разве это не та женщина, которую убили несколько дней назад? — спросила сестра Кармен.
Сестеро протянула телефон Хулии, и та удивленно вскинула брови, прочитав сообщение Айтора. Следом он написал, что это случилось в тот же год — 1979-й.
— А имя Наталии Эчано? — спросила Хулия.
Сестеро задумалась. Что, если и журналистка побывала в монастыре?
— Конечно, она же работала на радио. Чтобы знать обо всем, что происходит в Урдайбае, достаточно слушать ее программу, — ответила сестра Тереса.
Сестеро сжала челюсти. Эта женщина вечно уходит от прямого ответа.
— Сестра, нам понадобится список женщин, которых вы отправили в Лурд, — сказала Хулия.
Монахиня оперлась на подлокотники кресла, чтобы встать.
— Приходите завтра. Нет, завтра воскресенье, день Господень. Лучше в понедельник. Мы посмотрим, не осталось ли что-то в архивах. Теперь я должна вас оставить. Идем, сестра Кармен. Приближается время молитвы.
— На кону чужие жизни, — настаивала Сестеро.
Монахиня повернулась к ней на пороге.
— Вы зря теряете здесь время. Почему вы ищете ответы в месте, где царят умиротворение и любовь к ближнему? Не забудьте закрыть за собой дверь и оставить ключ в вертушке.
— Мы будем молиться за вас, — добавила сестра Кармен и последовала за ней по коридору.
Октябрь 1995
День, изменивший мою жизнь, я помню как в тумане. Так даже лучше — есть вещи, которые лучше стереть из памяти, если мы хотим двигаться дальше.
Был еще октябрь, учебный год только начинался, и мне казалось, что я взбираюсь на вершину горы, которую мне не покорить. Мне просто хотелось спать весь день, а не вставать снова. Какой в этом смысл, если все вокруг сплошные страдания?
— Ты уже вернулся? — спросила мама, когда я вошел. — Ты хоть раз можешь не делать это кислое лицо, как будто в этом доме у тебя одного проблемы.
Я собирался ответить, что это ее вина. Как можно улыбаться, когда весь твой день проходит между упреками и презрением? Но я не успел ничего сказать, потому что она взяла сумку и ушла. Так она поступала каждый раз, когда я возвращался домой.
— Кислое лицо… — повторил я ее слова.
Они причиняли боль, особенно потому, что именно так меня дразнили в классе. Кислолицый… И чем чаще они меня так называли, чем больше презрения на меня изливала собственная мать, тем менее довольным становилось выражение моего лица.
Но в тот октябрьский день я собирался все изменить. Они пожалеют о том, как со мной обращались. До конца жизни вина ляжет тяжким грузом на их плечи.
Разобраться с веревкой не составило труда. Я повесил ее на светильник в столовой, самый высокий в доме. Потом сходил в туалет. Я слышал, что висельники могут обмочиться, и хотел умереть с достоинством. Моя смерть не должна стать еще одним поводом для их насмешек.
Я поднялся по ступенькам стремянки и просунул голову в петлю, представляя, как моя мать рухнет на колени, обнаружив мое раскачивающееся тело. Этот образ будет преследовать ее вечно, и каждый день оставшейся жизни она будет сожалеть о том, как поступала со мной.
— Кислое лицо, — пробормотал я, сдерживая слезы.
Меня пугало то, что должно было случиться дальше. Я много читал о повешении и знал, что, если неправильно завязать узел, агония может длиться несколько минут. Я не хотел страдать. Меня терзал страх. Я просто хотел, чтобы все закончилось и чтобы это они страдали из-за меня.
— Не могу, — прошипел я сквозь зубы.
Помню чувство беспомощности, охватившее меня, когда я вынул голову из петли. Я не хотел страдать. Я запаниковал и подошел к окну. Внезапно этот способ показался мне более простым. Я открыл окно, и в комнату ворвался свежий воздух, но легче мне не стало. На этот раз я не колебался. Просто закрыл глаза и бросился в пустоту.
Там, внизу, меня ждал яркий свет. Его жар становился все ближе. Должно быть, это был Гран Соль, Великое Солнце, где мой отец проводил так много времени. Наконец-то я окажусь в этом сказочном месте, наконец-то я буду рядом с ним.
Полет продлился всего несколько секунд. Потом свет окутал меня, и я слился с ним. И там был отец, он укрыл меня в своих объятиях. Больше я ничего не помню — лишь то, что вдруг ощутил любовь, спокойствие и счастье.
34
Суббота, 27 октября 2018
Северо-западный ветер принес с собой на побережье капли воды и частички соли, которые покрыли его лицо и руки, будто патина — одновременно липкая и освежающая. Море — это все и вся. В нем растворяются воспоминания, разочарования и надежды. И, конечно, печаль — вот почему слезы на вкус как море. Или это море на вкус как слезы тех, кто нашел себе прибежище в его молчании?
Луна — тоже хороший друг. Она тоже умеет слушать и хранить тайны. Море и луна, луна и море; эта поздняя октябрьская ночь и серебристая звезда, выглядывающая из-за мыса Огоньо, располагали к откровенности.
Он не возражал. Ему нужно было привести в порядок свои мысли.
Его ноги свисали со скалы. Спину прикрывала церковь Святой Марии, а вдалеке в определенном ритме выстроились дома Мундаки. На причале внизу больше не было прохожих, лишь несколько рыбаков ловили рыбу с дамбы. С вершины уединенного холма они казались неодушевленными тенями, пешками в игре, которую этот городок и Бискайский залив ведут с незапамятных времен.
Его собственная партия удалась. Три женщины. Три. Три жизни, которыми он распорядился, как однажды кто-то распорядится его. С третьей вышло не так, как он планировал, и это уязвляло его гордость, но он все равно смог это исправить. Нужно лучше продумывать свои действия в дальнейшем. Сначала значение имела только его миссия, но теперь стало ясно, как важно донести свое сообщение до других. Чем больше беспощадности и жестокости, тем лучше это запомнят.
