— Нет, — перебила его Хулия. — Не надо. Даже не думай об этом.
По лестнице поднялся официант. «Что-нибудь еще — чаколи, воды?» — «Нет, ничего, мы просто хотим побыть одни». — И он тут же исчез.
— Хулия, дай мне закончить, пожалуйста. Не перебивай, я должен это тебе сказать. Ты все еще мне не безразлична…
Хулия вскинула руку, останавливая его.
— Я была беременна, Чема. Мы должны были стать родителями, — холодно заметила она.
Он смотрел на нее, не зная, что сказать.
— Только не говори, что… — начал он, но не договорил.
Хулия покачала головой.
— Не специально. Просто однажды его сердечко перестало биться. На пятом месяце. Но я чувствовала это задолго до того, как доктор сказал мне. Он умер внутри меня… Ты знаешь, каково это? Знаешь, каково это — остаться одной в такое время? Нет, конечно, откуда тебе знать.
— Почему ты ничего мне не сказала?
— Почему? И у тебя хватает совести спрашивать? Хотя, если подумать, я могла бы прислать тебе письмо с УЗИ нашего мертвого сына, — бросила она.
— Хулия, пожалуйста… — Чема жестом попросил ее говорить тише, и это еще больше разозлило ее.
— Я потеряла сына, а его отец даже не соизволил поднять трубку. Мне пришлось оплакивать его в одиночестве. Клянусь, мне никогда в жизни не было так плохо. И ты еще смеешь просить меня успокоиться?
По глазам Чемы она поняла, что на этот раз удар достиг цели.
— Я не знал, что ты была беременна.
Хулия прикусила губу, чтобы сдержаться и не уйти прочь.
— У меня не было времени признаться. В тот день, когда я узнала, ты уже месяц как был в Брюсселе. Остальное ты знаешь. Бесконечные гудки, и ничего в ответ.
Ложка Чемы погрузилась в суп, он опустил взгляд.
— Я боялся, что дам слабину и передумаю, если услышу твой голос. Только ты могла заставить меня вернуться. Мне так жаль… Я хотел бы быть рядом с тобой, наверстать упущенное, растить этого ребенка вместе…
Глаза Хулии наполнились слезами. Но что он говорит? Специально пригласил ее на обед, чтобы нарушить ее спокойную жизнь?
— Ты все еще эгоист, Чема. Эгоистичный придурок, — воскликнула она, встала и направилась к выходу.
38
Воскресенье, 28 октября 2018
Ноги утопали в травянистом ковре, по которому со времен Средневековья прошли тысячи и тысячи странников. Тишина ошеломляла. Ее нарушали лишь песня малиновки и капли, падающие с балок. Даже у неба не хватило смелости шуметь: оно довольствовалось плачем в виде мороси, которая пропитала все своей влажностью.
Это одиночество смерти. Сестеро не впервые чувствовала его так близко.
— Он не смог этого вынести, — тихо проговорила она.
Хулия рядом с ней едва подавила рыдание.
Зрелище притягивало взгляд. Конечно, оно было ужасным, как любая насильственная смерть, но в нем была и некоторая красота. Ветер с моря дул сквозь листья виноградных лоз, обвивающих шпалеры. Осень придала им привлекательный красноватый оттенок, контрастирующий с зеленью винограда, оставшегося на ветвях после сбора урожая. И все это поддерживалось прочными каменными столбами, которые обрамляли тропинку и словно охраняли труп.
Луис Олайсола выбрал деревянные балки над пешеходной тропой, чтобы свести счеты с жизнью. Смерть в стиле Урдайбая — по-другому и быть не могло для того, кто был связан с этим местом с первых дней жизни.
— Бедный Луис, — всхлипнула Хулия.
Сестеро молча смотрела на умершего. У нее было столько вопросов.
— Я назначила ему встречу на завтрашнее утро в полицейском участке, — сказала она шепотом.
— Что же, он решил, что сегодня днем у него есть встреча поважнее, — заметила Хулия. Глаза у нее покраснели, как и у других прибывших на место происшествия сотрудников отделения полиции Герники.
— Мне жаль, — сказала Сестеро. Она не была уверена в правильности своих слов, но лучшего она придумать не смогла.
Хулия молча кивнула.
Сестеро перечитала предсмертную записку, которую бывший комиссар оставил на столбе. В ней Олайсола признавался, что им двигала жажда наживы, но отрицал свою причастность к торговле наркотиками — и особенно к убийствам. Записка заканчивалась рассуждениями о боли предательства и важности дружбы и любви.
— На его месте я не стала бы раздавать советы, — заметила Сестеро.
Хулия укоризненно посмотрела на нее. Бессмысленно упрекать человека, чье тело сдалось на милость ветра.
39
Понедельник, 29 октября 2018
Хулия постучала по деревянным ставням. Возможно, они забыли о ней. Как давно эта монахиня ушла на поиски сестры Тересы? Трудно судить о времени в темном холле, где единственным ярким объектом был печальный образ Девы Марии. Но совершенно точно это было давно. Будь здесь Сестеро, она бы оборвала звонок. К счастью, она решила остаться в полицейском управлении, чтобы не испытывать свое терпение.
При мысли о ней Хулия улыбнулась. Ане ей нравилась. Сначала ей было трудно привыкнуть к ее импульсивности, но теперь она чувствовала, что они в чем-то дополняют друг друга. Сестеро предпочитала действовать, и для нее все средства хороши. Хулия же могла подавить первый импульс и спокойно проанализировать последствия каждого шага.
Со стороны вертушки послышался какой-то шум. Хор в отдалении снова и снова повторял молитву. Хулия попробовала разобрать слова — бесполезно. Однако ритм угадывался безошибочно.
— Молитва Розария, — вздохнула она.
Придется набраться терпения, пока они не закончат молиться. Хулия снова подумала о Сестеро. Теперь она уже была готова согласиться с ее методами.
Она нажала на звонок. Дважды.
С другой стороны стены послышались шаги.
— Пресвятая Дева Мария.
— Без греха зачатая, — устало откликнулась Хулия. — Сестра, я уже полчаса жду встречи с сестрой Тересой.
— Да, простите. Она просила передать, что ничего не смогла найти.
Хулия глубоко вздохнула и попыталась досчитать до десяти, но получилось только до четырех.
— Передайте ей, что я сейчас приду.
— Но молитва в самом разгаре.
— Когда я звонила в первый раз, вы еще не молились.
Монахиня помолчала.
— Подождите здесь, — сказала она и ушла.
Вновь шаги и вновь томительное ожидание.
Хулия чувствовала себя тоскливо. Не лучший день, чтобы потерять терпение. Она плохо спала, точнее, ей едва удалось сомкнуть глаза. Образ Олайсолы, висящего посреди тропы, преследовал ее всю ночь и казался таким реалистичным, будто все это происходило прямо в спальне. Ее терзали противоречивые чувства. С одной стороны, это она сообщила о нарушениях, которые привели к его увольнению. С другой — в лаборатории подтвердили, что единственный отпечаток, который они смогли найти в ее доме после появления анонимного послания на стекле, совпадал с отпечатками пальцев комиссара. Именно Олайсола пытался напугать ее в тот день.
