— Привет, мама, — сказала она, зайдя внутрь.
Молчание.
Сестеро удивленно посмотрела на часы. Время ужина, она должна быть дома.
— Мама? — спросила она громче.
Внутри зародилась тревога. Это не новое чувство: она отлично была с ним знакома — совсем как когда встречаешь старого друга, которого давно не видел, но точно знаешь, как он будет себя вести. Она ненавидела это покалывание в животе, это напряжение в ее мышцах, этот зашкаливающий пульс.
— Все в порядке, Ане, — уговаривала она себя.
Ей хотелось бы в это верить. Но это было невозможно: слишком долго она терпела ситуации, которые никто не заслуживает пережить.
Сколько раз она открывала дверь в страхе, что ее отец будет продолжать выплевывать те же унижения, что и вчера, сколько раз она ощущала беспомощность и страх, услышав, что он пришел.
Повесив ключи рядом с морским пейзажем в коридоре, она попыталась успокоиться. Наверное, мать зачем-то вышла. Магазины уже закрыты в это время, но, может быть, она пошла в бар. Нет, это невозможно. Как давно она туда не ходила? Да и ходила ли она вообще когда-нибудь туда? Скорее всего, заглянула к соседке. Вот это вполне похоже на правду.
— Мама! — снова крикнула она.
Ей почудился какой-то шум.
«Этого не может быть. Успокойся, Ане, не будь параноиком».
Но на этот раз шаги прозвучали отчетливо. Там кто-то был.
Она инстинктивно прижалась к стене. Рука потянулась за пистолетом, но она оставила его в управлении.
— Кто там? Мама? Папа? — с ее губ напряженно срывались слова. — Это ты, Андони?
Тишина. Всего несколько секунд — через вечно открытое окно кухни донесся звук мотора. Лодка возвращалась с рыбалки у скал Хаискибеля. Ей не было нужно видеть ее, чтобы знать. За свою жизнь она тысячи раз слышала шум этих продолговатых суденышек.
Скрип. Короткий, но ясный.
— Стоять, полиция! Кто там?
Машинально вытянув руки перед собой, как если бы она держала в руках пистолет, Сестеро прокралась к родительской спальне. Она была уверена, что шум исходил оттуда. Сердце качало кровь на полной скорости. Она даже не стала зажигать свет по дороге, не желая терять ни секунды, пока не убедится, что с матерью все в порядке.
Она щелкнула выключателем в комнате. Глазам потребовалось всего несколько секунд, чтобы привыкнуть. Открытый комод и перевернутые шкатулки с драгоценностями на кровати говорили сами за себя. Она изнывала от беспокойства. Снова, как множество раз, она чувствовала себя сломленной. Но больше она не будет стоять в стороне, опустив руки. Первое, что она сделает, — отправит сообщение комиссару Эррентерии. Ей срочно требуется подкрепление.
— Выходи оттуда.
Отца выдал одеколон, которым он все время злоупотреблял, словно желая компенсировать свое жалкое состояние. Он спрятался за дверью. Его ноги выглядывали из-под купального халата, висевшего на единственном крючке.
— Что ты с ней сделал?
Сестеро схватила его за шею и швырнула на кровать. Прижав его спину коленями, она вывернула обе его руки.
— Что ты натворил? Где она?
— Ничего, — заикаясь, пробормотал Мариано. Он слегка повернул голову к дочери. В глазах застыли страх и растерянность. — Я просто забирал свои вещи.
— Где она? Где?!
Сестеро подняла правый кулак и размахнулась, собираясь ударить его по голове. Весь накопившийся за столько лет гнев сконцентрировался в ее пальцах. Глаза затуманились, как и ее разум.
— Не знаю, она еще не пришла, — всхлипнул отец.
— Лжец! Скажи мне, где она, скажи мне!
Кулак разжался. Она не ударила его, но вместо этого потянулась к его шее обеими руками. Лицо отца на кровати покраснело, когда Сестеро начала его душить. Она знала, что убьет его, и это принесет ей неприятности, но она не могла остановиться.
— Ане, что ты делаешь? Хватит, Бога ради! — раздался голос матери. Она стояла позади нее, все еще в пальто.
Несколько мгновений спустя руки Сестеро разжались на шее отца, и тот, закашлявшись, с шумом втянул в себя воздух.
— Где ты была? — спросила Сестеро.
— В культурном центре. Мариса позвала меня послушать доклад, — объяснила Мари Фели. — Что ты здесь делаешь, Мариано?
Отец перестал кашлять. Цвет его кожи также вернулся в норму, или, по крайней мере, багровый оттенок сменился красноватым.
— Ты психованная, — презрительно бросил отец. На его шее все еще виднелись следы пальцев дочери.
Сестеро сглотнула. Она едва не убила его. Еще несколько секунд, и пути назад не было бы. Она не может позволить себе продолжать в том же духе. Она обратится за помощью, иначе однажды это плохо закончится.
— Что ты здесь делал? — спросила она с показной холодностью.
— Я же сказал, просто забираю свои вещи.
Мариано поднялся на ноги и направился к двери. Шкатулки с украшениями все еще валялись на кровати.
— Стой! — приказала Сестеро. — Выворачивай карманы.
Отец повернулся к ней. Что это — страх или презрение? Покачав головой, он двинулся дальше.
— Если ты сделаешь еще хоть шаг…
— То что? — перебил ее отец, даже не думая останавливаться.
Сестеро посмотрела на пустые руки, хотя хорошо, что пистолет остался в оружейной. Иначе ее вспыльчивость могла бы сыграть с ней злую шутку, о которой она бы жалела всю оставшуюся жизнь.
— Довольно, Ане. Пусть идет. Он больше не будет так делать, — сказала мать.
— Прикидываешься невинной овечкой? Это ты промывала ей мозги с самого детства, настраивая ее против меня. Думаешь, я идиот? — с отвращением бросил ей Мариано.
Сестеро поняла, что с нее довольно. Челюсти сжались, и она знала, что скоро снова потеряет контроль.
— Если ты выйдешь из этой комнаты, забрав драгоценности, клянусь, я убью тебя, — сказала она, цедя каждое слово.
Отец замер. У него все еще першило в горле при каждом выдохе. Он понимал, что она не шутит. Сунув руки в карманы, он с отвращением швырнул их содержимое на пол. Ожерелья, кольца, браслеты…
— Украшения моей матери! — воскликнула Мари Фели, опустившись на колени, чтобы собрать их.
— Ты заставила меня унижаться, занимать у друзей, когда у тебя тут были тысячи евро в безделушках. Ты сука, как и твоя мать, которая обещала мне, что если я женюсь на тебе, то ни в чем не буду нуждаться. Ты испортила мне жизнь! Ты украла ее у меня!
От презрения в голосе Мариано в жилах стыла кровь.
— Где ключи? Как ты попал внутрь? — спросила Сестеро.
— Это мой дом. То, что я на время переехал в дом своей матери, не означает, что я не могу зайти в собственное жилище, — ответил Мариано с ехидной усмешкой.
