Андерсон неловко, одной здоровой рукой подлил вина в кружку. Рейф помог разлить остальное. Кувшин опустел. Каждый из них выпил примерно по две-три бутылки. Рейф готов был выпить еще столько же, но жаль, во Франции не делают напитков достаточно крепких, чтобы утолить его жажду.
— Я понял, что вы до сих пор любите Мегги, — произнес Дндерсон таким тоном, словно эта деталь была уже чем-то второстепенным.
— Я чувствую к ней то же, что чувствовал в двадцать один год, — тихо ответил Рейф и, залпом выпив оставшееся вино, добавил:
— Но она слишком хороша для меня.
— Не стану спорить.
— Что случилось с Марго потом и как она стала шпионкой? Вы обещали рассказать.
Теперь, зная о том, с каким настроением Марго пустилась в путешествие, он мог лучше понять ту настороженную, немного взбалмошную женщину, какой стала Марго, странным образом сочетавшую в себе стойкость и ранимость, подозрительность и искрящийся юмор. Но оставалось еще много того, что Рейф хотел бы, не просто хотел — жаждал узнать о ней.
— На сегодня довольно эмоций, — сказал Андерсон, заворачиваясь в одеяло. — Свою часть истории я расскажу вам утром, когда у меня иссякнет желание дать вам по зубам. Кстати, — добавил он, устраиваясь поудобнее, — если вы собираетесь провести ночь в стенаниях и плаче, делайте это потише. Не мешайте мне спать.
Андерсон был прав. На одну ночь — довольно. Рейф завернулся в другое одеяло, не спасавшее от промозглого холода, и лег на солому.
Увы, в отличие от товарища по несчастью спать Рейфу совсем не хотелось.
Глава 21
С учетом количества выпитого на следующее утро Рейф чувствовал себя вполне сносно, ему удалось даже немного вздремнуть. К тому времени Как Андерсон потянулся под одеялом, знаменуя пробуждение, Кэндовер уже успел осмыслить услышанное. Он понимал, что прощения от Марго ему не будет, но, быть может, удастся найти слова извинения. Сейчас представлялось особенно важным дать Марго понять, насколько искренне он раскаивается в содеянном.
На завтрак принесли свежий хлеб, ароматное сливочное масло, хороший клубничный джем и вдоволь прекрасного горячего кофе. Намазывая джем на хлеб, Рейф заметил, что качеству завтрака позавидовал бы вполне респектабельный трактир в его родной Англии.
— Жаль, что амбиции Варенна распространяются гораздо дальше усовершенствования ресторанного дела, — откомментировал Андерсон.
Рейф изучающе посмотрел на сокамерника. Несмотря на заявления последнего о том, что рука почти не болит, выглядел он плохо. Нездоровый румянец выдавал жар. Вероятно, рана воспалилась. Вновь Рейф отметил в лице Роберта что-то смутно знакомое, но никак не мог припомнить, кого напоминает ему этот красивый блондин.
Пленники почти закончили завтракать, когда заскрипела тяжелая дверь. Рейф ожидал увидеть слугу, пришедшего за пустой посудой, но ошибся, к ним пожаловал хозяин замка собственной персоной в сопровождении двух стражников со взведенными ружьями.
Не теряя времени на приветствие, Варенн, обращаясь к Андерсону, ядовито спросил:
— Полагаю, Кэндовер успел вам поведать о том, кто я и чего хочу?
Андерсон не спеша допил кофе.
— Да, — ответил он спокойно. — Мне было любопытно узнать, в чем я просчитался.
— Хорошо, — кратко сказал Варенн, доставая из черного сюртука пистолет. Целясь прямо в лоб Андерсону, он добавил:
— Мне не хотелось бы убивать человека, который не знает, за что умирает. Честно говоря, я сделаю это с большой неохотой, но обстоятельства вынуждают к жестокости. Не знаю, чем бы вы могли быть мне полезны. Хотел бы, чтобы вы были на моей стороне, но если перейдете в наш лагерь сейчас, я вам все равно не поверю.
Рейф наблюдал за происходящим в оцепенении.
— Ваше последнее желание? Торопитесь, Андерсон, мне предстоит хлопотливый день.
Побледнев, Роберт бросил взгляд на Кэндовера.
— Передайте Мегги, что я люблю ее.
В наступившей тишине гулким эхом отозвался щелчок взводимого курка.
Несмотря на ранний час, британское посольство гудело, как улей. Оливер Нортвуд с облегчением вздохнул. Его приходу были рады коллеги, проработавшие всю ночь. Даже прикованный к постели, лорд Кэстлри работал не покладая рук, производя на свет бесчисленное количество писем, распоряжений, указаний, заставляя трудиться не меньше дюжины клерков. Людей не хватало.
Нортвуд слышал сожаления коллег по поводу таинственного исчезновения Роберта Андерсона, пропавшего несколько дней назад. Ничего удивительного, у Оливера имелись весьма правдоподобные догадки на его счет. Щенок получил по заслугам.
Незадолго до восьми Нортвуд отложил дела на потом, удалившись в коридор, пролегавший как раз под спальней министра. Убедившись не без некоторой нервозности в том, что коридор пуст, он отпер кладовую и вошел в нее, заперев за собой дверь. Не помня себя от страха, вспотевшими руками зажег свечу в комнате, начиненной порохом, и стал делать необходимые приготовления.
Для начала с помощью обычной свечи он расплавил сургуч, накапав лужицу на пол. Затем поставил туда заранее припасенную свечу из тугоплавкого воска. Когда сургуч застыл и свеча прочно стояла в импровизированном подсвечнике, Нортвуд перочинным ножом пробуравил дырочку в уголке ящика с порохом. Наконец он достал из кармана маленький мешочек с порохом и просыпал дорожку от ящика к свече, сделав вокруг подсвечника маленькую насыпь.
Очень осторожно Нортвуд потушил свечу из обычного пчелиного воска. Если отбросить ничтожную вероятность того, что кто-то заметит свет в этой отдаленной части дома, все должно сработать примерно к четырем часам. Взрыв будет достаточно сильным, чтобы разнести в щепки полдома. Но к этому времени он, Оливер Нортвуд, будет очень далеко отсюда.
Благополучно спустившись вниз, Нортвуд вытащил платок и вытер вспотевшее от напряжения лицо. Еще бы, не так-то просто оставаться спокойным, когда в одной руке у тебя горящая свеча, а в другой — порох. Он с лихвой отработал каждый пенни, который заплатил ему Ле Серпент, и заслуживал большего. В последнее время посольство особенно тщательно охранялось, британские солдаты обыскивали каждого входящего, но для постоянных служащих делались послабления, благодаря чему Нортвуду и удалось осуществить задуманное. Без него Ле Серпент ничего бы не сделал.
Вернувшись в контору, Нортвуд сел переписывать одно из служебных писем. Единственным человеком, заметившим трясущиеся руки и побледневшее лицо Оливера, был его начальник Морер.
— Рад видеть вас, Нортвуд, — с улыбкой сказал он. — Вы нездоровы? Вид у вас больно неважный.
"Ничего, хотел бы я посмотреть на тебя после взрыва. Пожалуй, ты будешь выглядеть похуже», — злорадно подумал Нортвуд. Морер был всегда добр к нему, и Нортвуду не хотелось, чтобы тот пострадал, но что поделаешь, у каждого своя судьба. Бодро улыбнувшись, он выдавил:
