Первый поход Щ-216 оказался неудачным. Она не просто не добилась успеха, а упустила свой шанс на победу из-за неправильных действий Карбовского. Вот как вспоминал об этом Иосселиани:
«Командир смотрел в перископ минут десять, но никаких команд не подавал. Подводная лодка шла прежним курсом и с прежней скоростью. Курс же наш был таков, что если бы дымы принадлежали конвою, то с каждой минутой мы все больше и больше упускали бы возможность атаковать врага. Я отчетливо видел это по карте и шепотом сообщил Ивану Акимовичу (комиссар подлодки. – М. М.).
– Надо бы доложить ему, – ответил он, – но… с его самолюбием прямо беда… Как бы хуже не было.
– Я тоже так думаю, – согласился я с комиссаром, – может быть хуже.
Вербовский обладал одним крупным недостатком: он считал, что никто из подчиненных не способен подсказать ему что-либо дельное.
– Однако, – Станкеев будто читал мои мысли, – сейчас не до шуток. Доложи командиру свои расчеты.
– Есть, – с готовностью ответил я и обратился к Вербовскому: – Товарищ командир, следует ложиться на курс двести восемьдесят градусов. В противном случае, если конвой идет вблизи берега, мы можем к моменту его визуального открытия оказаться вне предельного угла атаки.
– Молчать! – раздалось в ответ. – Не мешайте работать!
– Я только доложил свои расчеты, товарищ командир!
– Ваша обязанность – иметь расчеты наготове! Когда потребуется, вас спросят!
– В мои обязанности входит также докладывать свои соображения командиру, – обиделся я.
– Молчать! – повторил Вербовский, не отрываясь от перископа. – Еще одно слово, и я вас выгоню из отсека.
– Есть! – недовольно буркнул я, глянув на озадаченного Станкеева.
В отсеке водворилось молчание.
Паузу прервал Вербовский, вдруг обнаруживший фашистский конвой. Он произносил данные о движении врага с таким волнением, что я с трудом улавливал смысл его слов. И тут мне стало ясно, что возможность атаки упущена вследствие неправильного предварительного маневрирования.
– Мы находимся за предельным углом атаки, – немедленно доложил я командиру, – следует лечь на боевой курс и попытаться…
Вербовский оборвал меня и приказал рулевому ложиться на совершенно другой курс, решив, видимо, уточнить данные о конвое, хотя времени для этого явно не оставалось.
– Так атаки не получится! – вырвалось у меня.
– Вон из отсека! – гневно крикнул Вербовский. – Отстраняю вас! Передать дела Любимову!..
Я передал таблицы, секундомер и все остальное штурману и отошел в сторону.
Идя под водой новым курсом, почти параллельным курсу конвоя, «Камбала» все больше отставала и, наконец, потеряла всякую возможность занять позицию для залпа и атаковать единственный в конвое транспорт.
Поняв свою ошибку, Вербовский попробовал ее исправить и приказал лечь на боевой курс и приготовиться к атаке.
Но тут допустил ошибку боцман Сазонов, который перепутал положение горизонтальных рулей и заставил лодку нырнуть на большую глубину, чем следовало. Вербовский набросился на него чуть ли не с кулаками. Но боцман так и не смог привести лодку на заданную глубину. Командир прогнал его с боевого поста и поставил другого члена команды.
На этом неприятности не кончились. Старшина группы трюмных перепутал клапаны переключения и пустил воду в дифферентной системе в обратном направлении. Вербовский обрушился и на него.
Наконец растерялся рулевой сигнальщик и некоторое время продержал корабль на курсе 188 градусов вместо 198 градусов.
Когда, наконец, в центральном посту все успокоились и командир получил возможность глянуть в перископ, конвой был уже неуязвим.
Вербовский долго смотрел в перископ «Камбалы», шедшей далеко позади конвоя, который, вероятно, даже и не подозревал, что в районе его следования находится подводная лодка.
В отсеке все молчали, избегая смотреть друг другу в глаза. Было стыдно не только за провал, но и бахвальство и самоуверенность, в чем каждый из нас в той или иной степени был повинен, когда мы находились еще в базе, а также на переходе и на позиции»
[56].
Не пощадил в своих мемуарах Иосселиани и самого себя – ведь это на нем, как на старшем помощнике, лежала обязанность отработки главного командного пункта, четкость выполнения команд командира всеми членами экипажа. Необходимые выводы были сделаны, но в последующих трех боевых походах, состоявшихся между ноябрем 1941 года и апрелем 1942 года, Щ-216 так и не удалось про вести «работу над ошибками» – вражеские суда сумели избежать встречи с подлодкой. При этом сама она неоднократно подвергалась опасности, плавая в районах опасных как от якорных, так и от плавающих мин. Подводники злились и нервничали, и потому неудивительно, что отношения столь разных по темпераменту командира и помощника дошли до точки кипения. После нескольких командирских выволочек в присутствии подчиненных, что, кстати, запрещено уставом, молодой старпом начал проситься перевести его на другой корабль, хотя бы и с понижением. К счастью, в штабе бригады подлодок и флота нашлись умные люди, которые поняли суть происходящего и вспомнили о том, что Иосселиани был одним из лучших курсантов в училище и командирском классе УОПП. Вместо перевода он 14 июля 1942 года получил назначение на «малютку» М-111 в качестве командира.
Это было тяжелое для страны время – противник быстрыми темпами наступал на южном крыле советско-германского фронта, были оставлены Воронеж, Ворошиловград и Ростов. Еще раньше пали Керчь и Севастополь. Для наведения порядка в войсках был отдан печально известный приказ наркома обороны № 227, которым вводились заградотряды и штрафные батальоны. Должность командира М-111 также оказалась вакантной не случайно. Этот подводный корабль вступил в строй после постройки только 3 июля 1941 года и за предшествующий год своей карьеры успел прославиться только курьезными происшествиями. В центре событий, как это бывало обычно, находился предыдущий командир Александр Николаев. В сентябре 1941-го он отличился тем, что у самого Севастополя атаковал торпедой советский транспорт, о проходе которого не имел оповещения. К счастью, торпеда прошла мимо. С октября лодка базировалась на абхазский порт Очамчири, но в феврале 1942-го ее отправили в Севастополь, базируясь на который она должна была действовать в районе Одессы. На переходе случилось ЧП – из-за грубого нарушения правил эксплуатации аккумуляторной батареи при ее зарядке произошел взрыв выделяемого батареей водорода. Два матроса получили ожоги и пять – ушибы, а приборы и механизмы второго отсека серьезно пострадали. Вместо перехода в Севастополь пришлось возвращаться назад и становиться в аварийный ремонт. И на этот раз командира простили, ограничившись внушением. Аварийный ремонт продолжался до конца апреля, после чего М-111 приказали принять участие в снабжении осажденного Севастополя, перевозя туда продовольствие и боеприпасы. Лодка четырежды выходила в море, но лишь один раз выполнила задание. В одном случае пришлось возвращаться из-за повреждения перископа, в другом – неисправности разобщительной муфты. Наконец, в последнем походе, пришедшемся на финальные дни обороны города, Николаев просто не решился пойти на риск подхода к берегу. По возвращении в базу он честно сознался, что, несмотря на приказ, посчитал подход самоубийственным и неоправданным риском. Терпение командования лопнуло, и Николаев был снят с должности и назначен с понижением – на освободившееся место старпома Щ-216.
