Обстановка на немецких коммуникациях на Севере значительно отличалась от той, с которой приходилось сталкиваться в период боевых действий на Черном море. С одной стороны, немцы осуществляли все перевозки на крупных судах, которые было намного легче поразить торпедой, но сложностей оказалось куда больше. К ним относились и суровый климат, период полярной ночи, а также тот факт, что для обороны своих коммуникаций противник сосредоточил здесь большое число кораблей различных классов, стал сводить торговые суда в крупные конвои. О силе эскорта конвоя говорит хотя бы тот факт, что на каждое охраняемое судно приходилось в среднем по три конвоира. Не забыло немецкое командование и о минных заграждениях, которые тонкой цепочкой стояли вдоль всего побережья Северной Норвегии, словно отгораживая со стороны моря конвойную трассу между портами Тромсё и Киркенес. По этому морскому пути с запада на восток перевозилось снабжение и пополнения для действовавшего в Заполярье немецкого горнострелкового корпуса, с востока на запад – никелевая руда, являвшаяся стратегическим сырьем. Впрочем, к октябрю 1944-го, когда В-4 вышла в свой первый боевой поход, немцам было уже не до сырья. В начале месяца советские войска перешли в решительное наступление и на этом направлении, взломали мощную оборону противника, построенную в труднодоступной местности, и 15 октября овладели крупным городом-портом Петсамо. Дальше на направлении главного удара находился сам Киркенес, откуда немецкое командование спешно эвакуировало свои войска и накопленные запасы снаряжения. Именно такой была обстановка, когда вечером 15 октября бывшая «Урсула» вышла на вражеские коммуникации в районе самой северной точки континентальной Европы – мыса Нордкин.
Иосселиани был опытным командиром и решил производить поиск конвоев не только днем, но и ночью в надводном положении непосредственно под берегом. Такое решение было весьма рискованным, поскольку, если бы лодка была обнаружена с суши, ее легко могла расстрелять береговая артиллерия. Этого не произошло, зато Иосселиани сопутствовал большой успех. Предоставим слово самому знаменитому подводнику:
«Было четыре часа сорок семь минут, когда из центрального поста доложили: «По истинному пеленгу двадцать семь шум винтов большого судна, восемьдесят семь оборотов в минуту. Идет влево!»
На двадцать четвертой минуте стал заметен силуэт одинокого танкера, шедшего, судя по дыму, густо валившему из трубы, форсированным ходом.
Я скомандовал ложиться на боевой курс. Лодка выпустила двухторпедный залп с дистанции около пяти кабельтовых. Но тщетны были надежды подводников, ожидавших взрыва. Секунды шли одна за другой… Прошла минута, вторая, а взрывов нет. Подводная лодка уже лежала на параллельном курсе. Противник, видимо, так и не знал о том, что по нему только что были выпущены торпеды. Промах! Торпеды прошли мимо…
– Оба полный вперед! – злобно, до боли сжав зубы, подал я новую команду.
Подводная лодка понеслась в повторную атаку.
В шесть часов двадцать минут мы снова сумели занять позицию и выпустили двухторпедный залп из носовых, надводных торпедных аппаратов.
Дистанция залпа была не более пяти кабельтовых, но, увы!.. Торпеды опять прошли мимо цели. На этот раз мне удалось пронаблюдать след их движения. Они прошли по носу танкера.
Стало ясно, что скорость противника была гораздо меньшей, чем мы полагали. Четыре боевые торпеды были израсходованы бесплодно…
Я снова скомандовал: «Лево на борт!» – и подводная лодка еще раз попыталась выйти в атаку. У нас оставались две невыпущенные торпеды.
К сожалению, момент был упущен: со своей скоростью лодка не могла догнать противника и занять позицию для залпа. Танкер, как мне показалось, уже обнаружил присутствие советской подводной лодки и увеличил ход.
В этих условиях приходилось надеяться только на какое-нибудь изменение обстановки. Более всего я рассчитывал на то, что танкер за мысом Нордкин повернет в сторону берега, направляясь за Лафьорд.
Двенадцать последующих минут мы и танкер ожесточенно соревновались в скоростях. Танкер довел свою скорость до предельной. Надежды на то, что он изменит курс, рухнули. Враг прошел мыс Нордкин, не повернув в сторону берега.
Тем не менее лодка продолжала преследование. Где-то еще теплилась надежда на то, что танкер должен, наконец, изменить курс.
Вдруг все присутствующие на мостике заметили, что дистанция между лодкой и танкером начинает сокращаться. Противник явно уменьшил ход. Такие действия врага ничем не могли быть оправданы, но факт был налицо. Спустя некоторое время танкер начал поворачиваться в сторону берега.
Я тут же скомандовал: «Право руля!» – и лодка немедленно легла на боевой курс для атаки противника. Через две минуты был дан залп с дистанции трех кабельтовых.
За все двадцать восемь боевых соприкосновений с противником, в которых мне приходилось участвовать в дни Великой Отечественной войны, ни одна торпеда из сорока двух, выпущенных по моей команде «пли!», не приносила столько волнений, сколько принесла эта последняя боевая торпеда. До предела взволнованные, ждали результатов атаки и остальные подводники…
Над танкером поднялся громадный водяной столб, увлекший за собой всю кормовую часть судна. Судно окуталось густым дымом, и через мгновение его не стало видно.
Подводная лодка уже легла на курс отхода и дала полный ход, когда раздался новый сильный взрыв. Нас изрядно тряхнуло. Там, где стоял танкер, мы увидели огненный столб высотой более ста метров. Стало светло как днем.
Потопление танкера, хотя и ценой трехкратного выхода в атаку и выпуска всех шести торпед, имеющихся в аппаратах, полностью оправдало наш экипаж – ведь важен конечный результат. Победителей не судят»
[65].
Немецкие документы, в значительной степени уничтоженные в момент капитуляции Германии, не могут дать ответа на вопрос, какое именно судно потопил Иосселиани в ту ночь. Тем не менее успех, наблюдавшийся всеми, кто находился на мостике субмарины, несомненен. В этом боевом эпизоде еще раз рельефно проявились все лучшие ка чества Ярослава Константиновича как командира подлодки – тактическая сметка, храбрость и упорство. И потому не вызывает удивления тот факт, что в течение похода ему удалось добиться успеха еще один раз.
Продолжая поиск у берега в темное время суток вечером 19 октября, командир В-4 внезапно обнаружил на небольшом удалении крупный конвой. Чтобы избежать обнаружения, Иосселиани пришлось погружаться под воду. Когда спустя полчаса он всплыл, караван уже успел раствориться в ночной темноте. Через шесть часов напряженного ожидания показалась новая группа судов, шедшая курсом на запад. Командир дождался, когда суда сблизятся с ним на дистанцию всего 3 кабельтовых, после чего выпустил обе остававшиеся у него торпеды буквально в упор по головному судну. Уже спустя 21 секунду в средней части цели наблюдался сильный взрыв, после чего оно переломилось пополам и, объятое пламенем, затонуло. На самом деле жертвой залпа оказался шедший в голове каравана немецкий большой охотник за подводными лод ками Uj 1219. Проект охотника основывался на проекте крупного рыболовного траулера, и потому перепутать его силуэт с транспортом было несложно. Убедившись в успехе нападения, Иосселиани погрузился, а оставшиеся в районе атаки немецкие корабли безрезультатно сбросили 38 глубинных бомб. Тем же вечером лодка начала возвращение и утром 22 октября вошла в гавань Полярного, где ее торжественно встречали. За боевой поход командир был удостоен третьего ордена Красного Знамени, еще раньше он получил орден Нахимова второй степени
[66]. Пока осуществлялась подготовка к следующему походу, советские войска освободили Киркенес, выгнав немцев из той части Заполярья, где действовали советские вооруженные силы. Воевать стало не с кем. В этот момент Иосселиани получил новое назначение, которое, хотя и не имело большого значения в его боевой карьере, тем не менее являлось весьма почетным.
