Обстановка, начавшая складываться с первых дней войны на Балтике, весьма отличалась от той, которую рисовали в штабе КБФ в ходе предвоенного планирования. Немцы не только не предпринимали попыток прорваться в Финский и Рижский заливы, высадить десанты на побережье, но даже не выделили для действий на Балтике сколько-нибудь крупных надводных кораблей. Лишь многим позднее в штабе Балтфлота поняли немецкий замысел: не вступая в крупные морские бои, дождаться, когда войска победоносного вермахта захватят с суши все советские военно-морские базы, включая Ленинград, после чего кораблям КБФ останется затопиться или попытаться интернироваться в шведских портах. На период до взятия Ленинграда немецкое морское командование планировало ограничиться лишь сковывающими действиями, такими как постановка мин, налеты небольших сил авиации и набеги торпедных катеров. Немецкое судоходство на Балтике было сокращено до минимума, а трассы перехода судов перенесены на 5-метровую изобату
[77]. Эта мера полностью оправдала себя – существовавшее до войны наставление запрещало советским подводным лодкам действовать в районах моря с глубиной менее 24 метров, что в условиях мелководного Балтийского моря приводило к тому, что субмаринам приходилось держаться на расстоянии 10–15 миль от побережья, наблюдая, как суда проходят на большом расстоянии от них.
Именно в такой обстановке проходил июльский 1941 года поход С-7 на позицию между Либавой и Виндавой, которые к тому времени уже были захвачены немцами. Несколько раз командир обнаруживал отряды боевых кораблей, но каждый раз подлодка оказывалась далеко от берега и не успевала выйти на дистанцию торпедного залпа. Вечером 19 июля Лисин наблюдал, как мимо Виндавы в Рижский залив проследовал конвой, о чем он доложил в штаб флота, но царившая там в первые недели войны неразбериха привела к тому, что радиограмма не дошла до получателя. 21 июля подлодку отозвали с позиции, и на следующий день она перешла в Таллин. Несмотря на то что субмарина ни разу не вышла в атаку, командование отметило активность Сергея Прокофьевича и даже объявило ему благодарность. На фоне действий других подлодок КБФ поход С-7 выделялся в лучшую сторону, но в условиях многочисленных ограничений, накладывавшихся на командира разработанными до войны инструкциями и наставлениями, с одной стороны, и сокращения вражеского судоходства, с другой стороны, «эске» Лисина в 1941 году так и не удалось открыть боевой счет.
В конце июля С-7 перешла из Таллина в Кронштадт, где ей предстояло пройти послепоходовый ремонт. Пока она стояла в доке, нарком ВМФ Н. Г. Кузнецов отдал приказ, согласно которому всем балтийским «эскам» предстояло перейти на Север через Беломорско-Балтийский канал. Подготовка к переходу была начата незамедлительно, но еще раньше, чем она завершилась, 30 августа немцы вышли к Неве восточнее Ленинграда, перерезав тем самым маршрут предстоящего перехода.
Обстановка, сложившаяся на южных подступах к Ленинграду, была необычайно тяжелой. Еще с 8 августа немцы развернули генеральное наступление на город, вышли к Неве, а 8 сентября к берегу Ладожского озера, перерезав тем самым сухопутную связь города с остальной страной. Одновременно их дивизии наносили непрекращающиеся удары на ленинградском направлении через Красногвардейск (ныне Гатчина), Пулковские высоты и вдоль берега Финского залива. Нашим войскам пришлось оставить южные пригороды, и в бинокль немецкие офицеры уже могли наблюдать в солнечный день купол Исаакиевского собора и шпиль Петропавловской крепости. Казалось, еще немного, и город падет. На этот случай все корабли КБФ, включая субмарины, были приготовлены к подрыву и затоплению. В этой обстановке в штабе бригады подлодок (в начале сентября все подводные силы КБФ были сведены в одну бригаду) был разработан план прорыва лодок через Балтийские проливы. В годы Первой мировой войны этим маршрутом на Балтику проникли несколько британских субмарин, а в 1939 году в обратном направлении прорвались польские подлодки «Вилк» и «Ожел». Трудно сказать, насколько реальным был разработанный в штабе бригады план, особенно если учесть, что советским лодкам предписывалось прорываться не через более глубоководный пролив Малый Бельт, а через разделяющий Швецию и оккупированную Данию пролив Эресунд, глубины на котором в самом мелком месте составляют 8–8,5 метра. Пройти такое мелководье в подводном положении «эски» не могли, а проход в надводном был практически самоубийственным мероприятием. Тем не менее экипажи группы, куда входила и С-7, взялись за подготовку к прорыву, шансы на успех которого сами моряки оценивали как один на миллион. К счастью, вскоре обстановка начала стабилизироваться. После этого была отменена и операция по прорыву на Север. Вместо нее вечером 28 сентября С-7 вышла к острову Лавенсари, где находилась в готовности на тот случай, если немецкий флот попытается войти в Финский залив и поддержать огнем своих орудий наступление на Ленинград. Подобных попыток, как известно, немцы не предприняли, и утром 21 октября субмарину вернули в Кронштадт. Там Лисин получил весьма необычную боевую задачу – выйти в Нарвский залив, откуда по ночам вести обстрел береговых объектов, где, по данным разведки, противник сосредотачивал войска и запасы военных материалов. Сергей Прокофьевич с максимальным качеством выполнил и это задание. В течение нескольких ночей субмарина выпустила по берегу более четырех сотен снарядов, но причиненный ими ущерб в целом оказался незначителен. Из-за сложности с определением своего места относительно находившихся в глубине территории береговых целей большая часть снарядов упала на пустыри, пострадал лишь кирпичный завод в селении Асери. Впрочем, такие обстрелы и не могли иметь иного результата. Когда их план был выполнен, командование предложило Лисину задержаться на позиции на столько дней, на сколько он сочтет возможным. Штурман С-7 Михаил Хрусталев так описал связанные с этим события в своем походном дневнике: «Меньше всех отдыхает командир корабля. И в то же время он заботится, чтобы каждый из нас использовал любую возможность для отдыха. У команды приподнятое настроение: возвращаемся в Кронштадт. Мы уже подошли к бую Лавенсари, когда командир приблизился к моему столику, взял раскрытую книгу. Посмотрел название: Бальзак «Утраченные иллюзии». Рассмеялся: «Как раз определяет наше настроение». Я не понял. Он пояснил: «Поворачиваем назад, штурман. Приказано, если достаточно продуктов и топлива, оставаться на позиции до 15 ноября». Топлива действительно на несколько суток, продуктов тоже. Но вот пресной воды всего на два дня. Коммунисты и комсомольцы лодки пошли на новые суровые лишения. Выдачу воды сократили, а для супа Шинкаренко предложил использовать соленую воду. Шкурко (фельдшер подлодки. – М. М.) тревожился: люди могут заболеть. Но кок недаром считался на лодке магом и волшебником. Из матросов никто и не догадывался, что суп сварен с добавлением морской воды»
[78].
По возвращении из похода командование снова отмечало активные и грамотные действия Лисина. 16 ноября подлодка вернулась в Кронштадт, а спустя шесть дней перешла в Ленинград для зимовки и текущего ремонта. Он осуществлялся в условиях тяжелейшей первой блокадной зимы, холода, голода и непрекращающихся артиллерийских обстрелов. Группа «эсок», в которую входила и С-7, стояла у Адмиралтейской набережной в центре города, но и туда залетали вражеские снаряды. 16 декабря один из них разорвался в 8 метрах от борта лодки и нанес ей осколочные повреждения. Еще больше подводники, а в особенности их многочисленные родные и знакомые страдали от голода. Не лишне вспомнить, что по минимальной норме, введенной в декабре, солдаты и рабочие получали ежедневно 250 граммов хлеба и иждивенцы – 125 граммов! Неудивительно, что на подлодках отмечались случаи хищения продуктов и предметов, которые в городе можно было бы обменять на продовольствие. И только экипаж С-7 не был отмечен в документах политотдела с негативной стороны. Напротив, многие отмечают, что в этих тяжелейших условиях Сергей Лисин оставался душой коллектива подводников, вселял в их сердца спокойствие и уверенность в окончательной победе над врагом. Так, например, штурман подлодки С-9 В. В. Правдюк, переводившийся во флотскую разведку, в своих мемуарах писал: «Прощание с командирами прошло формально – на флоте, в том числе и подводном, сложилась традиция обособленности командира от остальных офицеров, своеобразная кастовость, не располагающая к нормальному, не говоря уже о дружеском, общению, пусть и со старшим по чину, но все же человеком. В нашем дивизионе приятное исключение составляли командир С-7 Сергей Прокофьевич Лисин (выпускник 1936 года, повоевавший в Испании) и его комиссар Гусев»
[79]. Экипаж «эски» окончил зимний судоремонт досрочно ко Дню Красной армии, за что в очередной раз получил благодарность от Военного совета флота. Помимо подготовки техники готовили себя к летним боям и сами подводники. Особое внимание было обращено на отработку действий в нештатных ситуациях и при выполнении боевых задач, командиры лодок тренировались в Кронштадте в учебном кабинете торпедной стрельбы. В основу обучения, к которому привлекались преподаватели Военно-морской академии, был положен анализ опыта неудачной кампании 1941 года. Пересматривались многие положения довоенных наставлений, внедрялся новый метод торпедной стрельбы залпом с временным интервалом взамен выпуска одиночных торпед. И снова Лисин оказался одним из лучших среди обучаемых, и не случайно, что С-7 вошла в состав первого эшелона подлодок, которому предстояло выйти на вражеские коммуникации в начале лета 1942 года.
