Им оказался финский пароход «Арго», шедший с грузом калийной соли из немецкого Любека в финский порт Турку. Но финским фермерам было не суждено получить эту порцию удобрений. Метко выпущенная с небольшой дистанции торпеда попала в борт транспорта, причем погибло девять финских моряков. Судно начало быстро крениться на борт, но капитан успел выброситься на прибрежное мелководье. Затем остов был разрушен штормами, и финны отказались от восстановления судна. Впоследствии еще не один экипаж советской подлодки подходил к Богшеру для тренировки, и все они видели остов «Арго» как натуральный пример, что топить врага нужно и можно. Казалось бы, для потопления одиночного вооруженного парохода много умения не требуется, но это совершенно не так. Ведь любая ошибка или выявившаяся в ходе боевого маневрирования неисправность почти наверняка бы привели к обнаружению субмарины и срыву атаки. Сколько же искусства потребовалось вырвавшимся из тисков блокады морякам, чтобы подготовить свой корабль и подготовиться самим к такому сложному делу, как боевой поход!
Кроме того, успех атаки много говорил и о Мохове как о командире. Несомненно, что комдив Егоров неотрывно наблюдал за его действиями, и, если бы эта атака не удалась, в следующий раз вопрос мог встать о том, чтобы командование кораблем на время атаки переходило к комдиву. Но тот факт, что «щука» сразу же добилась успеха, подтверждает, что в момент атаки у командирского перископа находился именно Мохов. Экзамен был с честью сдан!
Следующая возможность пополнить боевой счет представилась спустя несколько часов. В тот момент, когда экипаж, должно быть, занимался боевой учебой, появилось новое судно, которое заметило плававшие на волнах плоты со спасшимися с «Арго» и попыталось оказать им помощь. Пароход остановился и взял плоты на буксир. По-видимому, в момент обнаружения субмарина находилась очень далеко от цели, поскольку Мохову не удалось выпустить торпеду по транспорту в тот момент, когда он стоял. Лишь спустя какое-то время капитан шведского судна «Улла» наблюдал, как рядом прошла одиночная торпеда. Причиной промаха могли стать как уклонение судна, так и то обстоятельство, что Мохов целился по неподвижному объекту, который уже после выстрела внезапно дал ход. После этих двух нападений германскому командованию пришлось поверить в очень для него неприятный факт – на просторы Балтики вырвалась как минимум одна советская подводная лодка. Несколько позже, 22 декабря 1942 года, на совещании в ставке Гитлера подобным событиям давалась такая оценка: «Каждая подводная лодка, которая прорвется через блокаду, является угрозой судоходству на всем Балтийском море и подвергает опасности немецкий транспортный флот, которого и так едва хватает». Эти слова говорят сами за себя. После атак Щ-317 немцы отдали своим судам приказ ходить шведскими территориальными водами под охраной военных кораблей этой нейтральной страны. Но все эти мероприятия осуществлялись не сразу, что дало возможность нашим подводникам еще несколько раз атаковать в выгодных условиях.
Остаток дня 16-го и весь день 17-го Мохов с Егоровым, по всей вероятности, провели, занимаясь боевой подготовкой у Богшера. Выполнив необходимый минимум упражнений, субмарина направилась на юго-запад в направлении отведенной позиции. До нее было еще далеко, как подводники повстречали очередную потенциальную цель. Ей оказался датский пароход «Орион», шедший в балласте из Копенгагена в расположенный на севере Швеции порт Лулео. Название порта однозначно свидетельствовало, что судно было зафрахтовано немцами для перевозки железной руды. Добраться до пункта назначения в тот раз пароходу не удалось. Попадание торпеды в левый борт в районе котельного отделения было для команды судна совершенно внезапным. Транспорт начал крениться, и моряки его спешно покинули, пересев в спасательную шлюпку. По-видимому, за всем этим Мохов наблюдал в перископ, после чего решил, что судно обречено, и удалился. Но вопреки ожиданиям Николая Константиновича и датских моряков пароход хоть и с сильным креном, но удержался на плаву. Спустя четыре дня его обнаружил шведский сторожевик и отбуксировал в порт Висбю на острове Готланд. Впоследствии «Орион» был восстановлен и плавал до середины 1960-х. Еще раньше другое шведское судно спасло незадачливый экипаж. Хотя на этот раз объект атаки не затонул, командиру Щ-317 удалось еще раз продемонстрировать свою меткость, поразив цель единственной выпущенной торпедой. Опубликованное в шведской прессе сообщение о торпедировании «Ориона» стало достоянием советской разведки, которая передала сведения в штаб бригады подлодок. Теперь там знали, что «щука» ведет боевые действия, и не без успеха.
Примерно с 20 июня Щ-317 заняла отведенную позицию и начала охоту на суда у восточного побережья Эланда. Днем 22-го в перископ в хорошую погоду была замечена очередная цель – шведский рудовоз «Ада Гортон». Напрасно немецкие заказчики ждали судно в порту назначения – очередная торпеда, выпущенная со «щуки», разломила его пополам. Увы, при этом погибло четырнадцать шведских моряков, в то время как спастись удалось всего восьмерым. Сейчас можно долго говорить о правомерности нападения на торговое судно нейтрального государства в его территориальных водах, но важно понимать: «Ада Гортон» перевозила военную контрабанду, а всплыть, проверить судовые документы и уже после этого затопить нарушителя Мохов не мог, хотя бы потому, что на берегу Эланда стояли шведские береговые батареи, которые не остались бы безучастными зрителями этой картины. Не желая признавать свою косвенную вину в произошедшем, шведское правительство 26 июня направило СССР ноту протеста. Советская сторона в политических интересах отрицала свою причастность к инциденту и возлагала ответственность на немцев, известных своими провокациями. Одновременно в ночь на 26 июня в адрес Щ-317 была отправлена радиограмма с указанием воздерживаться от атак шведских судов в территориальных водах. Тем временем не удовлетворенные советскими объяснениями шведы приступили к постановке минных полей в своих территориальных водах и с 24 июня ввели конвоирование своих и немецких транспортов как в территориальных водах, так и за их пределами. Такая быстрота в осуществлении контрмер объяснялась главным образом энергичным давлением германского командования, у которого попросту не было лишних кораблей, которые можно было бы привлечь к конвойной службе на Балтике.
Для нас же в рассматриваемых событиях важно то, что Николай Константинович добился очередного, уже третьего с начала похода попадания, то есть большего боевого успеха, чем все подлодки КБФ за кампанию 1941 года. Секрет его успеха был, по всей вероятности, прост – хладнокровное сближение с атакуемым судном на минимальную дистанцию и стрельба в упор, наверняка. По крайней мере, об этом говорит шведское описание атаки, где указано, что за мгновения до попадания перископ субмарины был обнаружен на расстоянии каких-то 400–500 метров, так что уклониться от выпущенной торпеды у судна уже не оставалось времени.
Дальнейшие действия Щ-317 проходили в условиях резко возросшего противодействия шведов. 1 июля Мохов выпустил одиночную торпеду по их пароходу «Галеон», шедшему с грузом железной руды. По-видимому, из-за помех, создававшихся эсминцем «Эреншельд», снаряд оказался выпущен с большой дистанции, прошел мимо цели и взорвался при ударе о прибрежные скалы (впоследствии они были тщательно обследованы шведами, собравшими детали торпеды с надписями на русском языке, в настоящее время эти детали хранятся в военно-морском музее Швеции). Шведский эскадренный миноносец контратаковал подлодку, но сброшенные им глубинные бомбы не причинили субмарине никакого вреда. По-другому все сложилось днем 6 июля, когда наблюдатели эсминца «Норденшельд» обнаружили перископ субмарины вблизи от борта. Корабль вышел в атаку и сбросил в место обнаружения несколько глубинных бомб. Впоследствии персонал маяка Хегбю уверял, что заметил на поверхности масляные пятна, так что можно предположить, что в тот раз Щ-317 какие-то повреждения получила. Возможно, это заставило Мохова перейти в южную часть позиции, где утром 8 июля он одержал свою последнюю победу. Ей оказался немецкий пароход «Отто Кордс». Подробностей этой атаки в германских документах обнаружить не удалось, ясно лишь, что в ходе нее «щука» израсходовала свои последние торпеды. По всей вероятности, в течение похода командир сделал еще несколько выстрелов, которые так и остались не замеченными с атакованных кораблей. Тем не менее четыре попадания на десять израсходованных торпед – это лучший результат, которого когда-либо добивался советский командир. Следует иметь в виду, что на протяжении всей войны наши подводники так и не получили счетно-решающих приборов, которые самостоятельно производили расчет всех аргументов торпедной атаки, а продолжали пользоваться таблицами, разработанными еще в конце Первой мировой войны. С учетом этого легко понять, что даже выпущенная в идеальных условиях торпеда далеко не всегда попадала в цель. Если же дистанция залпа была достаточно большой и судно начинало уклоняться, то шансов попасть не имелось вообще. В других флотах, чтобы избежать этого, давался одновременный залп несколькими торпедами, которые расходились в разных направлениях наподобие веера, так что перекрывали весь сектор возможного нахождения цели. Но советские подводники не имели и этого. Выручить в данной ситуации могло только индивидуальное мастерство командира, и Николай Мохов его блестяще продемонстрировал. К исходу первой декады июля за экипаж подлодки уже начало беспокоиться командование. С одной стороны, из сообщения зарубежной прессы оно знало, что «щука» ведет успешные боевые действия, с другой – с момента последней радиосвязи с Щ-317 прошел почти месяц. Как было указано в отчете о боевых действиях подлодок первого эшелона, «не получая донесений о деятельности подводной лодки, командованием бригады было приказано подводной лодке отойти восточнее позиции и донести обстановку. 10 июля была получена радиограмма от командира 4-го дивизиона с сообщением, что подводной лодкой утоплено пять транспортов противника общим водоизмещением 46 000 тонн. В той же радиограмме указывалось, что торпед на подводной лодке больше нет. В тот же день подводной лодке было разрешено покинуть позицию и возвращаться в базу»
[101]. Этот сеанс связи стал вторым и последним. В базу субмарина не вернулась. Что могло стать причиной ее гибели? Изучение немецких документов показывает, что между 12 и 15 июля – наиболее вероятным периодом форсирова ния Щ-317 Финского залива – имело место несколько случаев, которые можно было истолковать как гибель подводной лодки. Один раз неопознанный подводный объект бомбили немецкие тральщики в центре залива, дважды наблюдались детонации мин на минных полях, после чего в точке взрыва наблюдались пузыри воздуха и масляные пятна – признаки поражения субмарины. Но наиболее пространное донесение сделали финны. Вот как оно выглядит в изложении финского историка П.-У. Экмана:
