А что же командование? Оно с тревогой отмечало «необъяснимый» развал дисциплины на краснознаменной подлодке с целиком орденоносным экипажем. «В день выхода ПЛ Щ-406 и С-12, – писалось в политдонесении, – среди личного состава этих подлодок имели место случаи грубых нарушений воинской дисциплины и нарушений организации службы. Выразилось это прежде всего в пьянстве… На Щ-406 пьяных (также в разной степени) было больше: не Менее ⅓ личного состава… На этой лодке часть личного состава вела себя возмутительно: грубое отношение к командирам, демонстративное проявление недовольства командованием бригады и т. д. Лодка выходила на девиацию. Вернулась она за 1,5–2 часа до выхода и подошла к пирсу. Командир бригады приказал общение с берегом прекратить и на берег и на пирс никого с лодки не выпускать. Именно это обстоятельство и вызвало резкое недовольство. Недовольство это выразил секретарь парторганизации Зименков. В присутствии всего личного состава с матом он кричал: нашу лодку ненавидят, издеваются над личным составом, не доверяют нам. Мы прощаемся с Родиной, а нас не выпускают даже на пирс. Но мы все равно вернемся с победой, а все остальные погибнут! С трудом удалось заставить Зименкова замолчать. Но начало было положено, обстановка нервности и возбужденности была создана. Отдельные бойцы пытались самовольно уйти с лодки, говорили, что «нам теперь все равно». Попытки эти были пресечены, относительный порядок был восстановлен вмешательством командира бригады, лодка вышла»
[119]. Далее в донесении говорится, что сам командир «щуки» ни в каких нарушениях дисциплины замечен не был, хотя то, что он не мешал своим подчиненным высказываться, наверняка вызвало острое недовольство командования. Но не таким был Евгений Осипов, чтобы лебезить перед руководством, предавая интересы тех, с кем он прошел через два тяжелейших похода. Все знавшие его утверждали, что он всегда становился душой компании, коллектива, в которых оказывался пусть даже ненадолго. Люди тянулись к нему, подспудно стараясь подражать его уникальному сплаву веселого нрава и спокойной уверенности, за которыми скрывалось серьезнейшее отношение к любому порученному делу. В той тяжелейшей обстановке, которая сложилась на Балтике в мае 1943 года, он видел свою главную цель в том, чтобы выполнить боевую задачу, мобилизовать на ее решение экипаж, а то, что вышестоящее командование не помогало, а фактически, наоборот, мешало ему ее выполнить, считал лишь еще одним неблагоприятным фактором обстановки.
Перед рассветом 25 мая Щ-406 перешла в бухту Лавенсари, где простояла еще четверо суток в ожидании дальнейшего развития обстановки. В это время командование начало получать первые данные об обстановке в заливе от второй ранее вышедшей «щуки» – Щ-303. Ее командир Иван Травкин доложил о наличии многочисленных противолодочных поисковых групп, а главное, о попадании в противолодочную сеть на меридиане Таллина. Хотя субмарина утыкалась в сеть несколько раз в разных точках, никто в штабе КБФ даже предположить не мог, что немцы изготовили сеть огромной протяженности, которая перекрыла весь Финский залив от берега до берега, – ни наша агентурная, ни воздушная разведки не давали об этом никакой информации. Преодолеть такую преграду субмарины не могли. В этой обстановке следовало если не запретить, то по крайней мере отложить посылку подлодок на позиции до выяснения обстановки, тем более что момент для этого был весьма неблагоприятен. Но штаб флота на это не пошел – план развертывания лодок жестко контролировался из Москвы, никакие объяснения и причины в расчет не принимались. Это и предопределило трагедию Щ-406…
В период стоянки на Лавенсари Евгений Осипов в пределах отведенной ему командованием самостоятельности разработал план прорыва в Балтику. При этом учитывался печальный опыт Щ-408 – субмарине разрешили не всплывать для предоставления донесений о форсировании промежуточных рубежей, а доложить только о выходе в Балтийское море. Воспользовавшись этим разрешением, Евгений решил без всплытия дойти от Лавенсари до меридиана Таллина, благо опыт длительного плавания в невентилируемых помещениях у экипажа «щуки» имелся. Конечно же он не мог знать, что реализация задуманного неизбежно приводила лодку в безвыходное положение – выход в район противолодочной сети с полностью разряженной батареей. Должно быть, и сам Осипов мало верил в свой успех. Когда в ночь на 29 мая Щ-406 вышла в свой последний поход, он был мрачен, а незадолго до погружения крикнул в сторону шедшего рядом катера: «Передай батьке – был у него сын Женька!»
[120] Больше «щуку» никто никогда не видел…
Что же с ней произошло? В течение первой половины 29 мая немецкие дозорные корабли, охранявшие минное заграждение «Зееигель» в районе острова Большой Тютерс, зафиксировали взрывы трех мин, после которых на поверхности якобы наблюдались следы масла. Вечером 6 июня на берегу острова Ристисаари, что находится на опушке шхер близ города Котка, солдатами финского берегового полка было обнаружено недолго находившееся в воде тело советского военнослужащего в резиновом костюме и с кислородным прибором. Все это недвусмысленно указывает на то, что Щ-406 погибла на мине вскоре после выхода в боевой поход при форсировании передового немецкого противолодочного рубежа «Зееигель». Ответить на остальные вопросы и установить детали гибели могло бы водолазное обследование, но пока подлодку обнаружить не удалось. Ясно только то, что экипаж «щуки» погиб, честно выполняя свой долг перед Родиной. За свою короткую боевую карьеру подводники под командованием Евгения Осипова торпедировали три судна и, несомненно, могли бы добиться новых боевых успехов, не будь их молодые жизни израсходованы на выполнение задачи, решения которой на тот момент не имелось. Они погибли физически, но они будут живы в нашей памяти ровно столько, сколько мы будем помнить о них – храбрых советских людях, во главе со своим веселым и спокойным командиром, которому так и не исполнилось 30 лет…
Николай Иванович Петров
22 июня каждого года в День памяти и скорби мы вспоминаем начало Великой Отечественной войны, тех, кто первыми встал на защиту своей Родины. Мы их всех называем героями, поскольку сейчас уже невозможно точно установить, кто подбил первый вражеский танк, сбил самолет или метким выстрелом сразил первого оккупанта. Совсем другое дело флот. Здесь установлены судьбы подавляющего большинства кораблей и судов, и исходя из немецких документов можно точно сказать, кто из наших подводников потопил первый корабль противника. На протяжении долгих лет советского периода считалось, что первым советским командиром подлодки, потопившим вражеское судно, был командир североморской Щ-402 Николай Столбов, а первым, кто повторил его успех на Балтике, – командир С-11 Анатолий Середа. При этом историки советского периода не работали с документами противоположной стороны, которые стали доступны только в самое последнее время. Сейчас уже можно со стопроцентной уверенностью сказать, что боевой счет советских подводников в Великой Отечественной войне открыл именно балтиец, а конкретно командир Щ-307 Николай Иванович Петров. Победа эта тем более ценна, что одержана она была не над невооруженным транспортом, а над боевым кораблем кригсмарине – субмариной U-144, которая сама занималась охотой на советские подводные лодки, и не безуспешно. Тем не менее имя Николая Петрова невозможно найти ни в энциклопедиях, ни даже в Морском биографическом словаре. Его судьба сложилась так, что он всего на полгода пережил свою знаменательную победу. Трагичнее всего сознавать, что герой сложил свою голову не в бою с врагом, а в нашей же тюрьме…
