Весь этот случай не прошел для Николая Ивановича без последствий. Как вспоминал другой член экипажа Щ-307 Н. Н. Танин, «командир выпивал немного лишнего»
[132]. Это не осталось незамеченным. Когда 16 августа на Щ-307 в первый раз прибыл Всеволод Вишневский, нетрезвого Петрова пришлось уложить спать и закрыть в каюте. В водке командир «трески» топил обиду за незаслуженные подозрения и неверие в компетенцию собственного командования, которое не могло быстро разобраться ни с его делом, ни с обстановкой на Балтике вообще.
Последующие события укрепили его недоверие еще больше. Речь идет о печально известном Таллинском переходе – прорыве ядра Краснознаменного Балтийского флота из эвакуируемого Таллина в Кронштадт. Разрешение на эвакуацию было получено лишь в самый последний момент, когда немцы вели бои уже в предместьях города. Это не позволило организовать эвакуацию как следует, в результате чего около 10 тысяч советских бойцов и командиров были оставлены на берегу. Затем в план перехода вмешалась погода – из-за сильного волнения корабли и суда начали движение не утром, а днем 28 августа. Щ-307 шла в составе первого конвоя (всего конвоев было четыре), куда кроме нее входили подлодки Щ-308, Щ-301, М-79, учебное судно «Ленинградсовет», 11 крупных судов и несколько кораблей охранения. Из-за плотных минных полей в центральной части Финского залива план перехода оказался нарушен и растянулся больше чем на сутки. Обнаружив в море с рассвета 29 августа большое количество кораблей и судов, немецкое командование бросило против них свою авиацию. Караваны продолжили движение и почти сразу оказались мишенью для пилотов люфтваффе. За ночь походный ордер флота пришел в расстройство, боевые корабли, которые предыдущим вечером помогали транспортам отбивать атаки самолетов, либо оказались в других местах, либо погибли. Это стало причиной трагедии. На протяжении всего светового дня немецкие бомбардировщики постоянно атаковали и раз за разом находили себе все новые и новые жертвы. Шедшие в составе первого конвоя подводные лодки, включая Щ-307, храбро отстреливались от самолетов, но что они могли сделать с двумя своими полуавтоматическими пушками? Кратко картину произошедшего с конвоем номер 1 глазами подводников выразил комиссар Щ-307 старший политрук Заикин:
«Крейсер «Киров», лидера, видимо, ушли раньше, два миноносца новых, один из них был на буксире, сопровождал их «Сулев» – пошли самостоятельно. Эшелон с транспортами остался по существу без охраны. При переходе южной оконечности острова Гогланда авиация противника: бомбардировщики Ю-88 и «Мессершмитты» налетали по 5, 6, 9 штук. Видя, что зенитной обороны почти не было, они безнаказанно бомбили транспорта. В 16.00 загорелись пять транспортов. Люди, находившиеся в воде, расстреливались с бреющего полета из пулеметов. Катера МО работали плохо, боясь плавающих мин, они шли больше в кильватере.
Эвакуация флота из Таллина была не организована. Не знали состава эшелонов, порядок следования, обеспечения ПЛО и ПВО не было, на переходе командира эшелона не видно было, и он не руководил им. 28.08.41 г. (так в документе, имелось в виду 29 августа. – М. М.) транспорта с личным составом брошены были на произвол судьбы. Фашистская авиация прямо издевалась над людьми. Если бы сопровождала авиация и транспорты охраняли боевые корабли, таких потерь не было. Спасение тонущих людей организовано не было»
[133]. К вечеру из состава конвоя номер 1 из всех транспортов уцелело только учебное судно «Ленинградсовет» – все остальные были либо потоплены, либо после тяжелых повреждений выбросились на берег острова Гогланд. По мере того как силы конвоя таяли, подводные лодки сами стали подвергаться атакам с воздуха. В конечном итоге командир шедшей рядом Щ-308 решил выйти из состава конвоя и погрузиться. «Треска» же, хотя и расстреляла почти все снаряды к зениткам, продолжала оставаться с конвоем до конца. Очевидно, тем самым Петров пытался отвлечь внимание немецких пилотов от беззащитных судов. Бомбардировщики несколько раз сбрасывали бомбы на саму «щуку», но каждый раз умелым маневрированием Николай Иванович избегал попаданий.
Поведение Щ-307 разительно отличалось от поведения других кораблей КБФ, которые в соответствии с составленным штабом КБФ планом бросили транспорты и максимально полным ходом ушли в Кронштадт. Не пришла на помощь караванам и своя авиация. Причин, в том числе и уважительных, почему корабли и самолеты не смогли защитить пароходы, было много, но тогда в августе 1941-го участниками перехода все это расценивалось как предательство. В течение полутора суток прорыва Балтфлот потерял 22 корабля и катера, а также 43 транспорта и вспомогательных судна (почти все крупные суда, принимавшие участие в переходе), но что еще горше – погибло свыше 11 тысяч эвакуируемых. На всех, кто видел картину последовательного уничтожения беззащитных пароходов и массовую гибель людей, все это произвело неизгладимое впечатление, которое не стерлось до конца жизни. Понятно, что в момент совершения данных событий эти люди на ходились в подавленном состоянии и не могли высоко оценивать действия своего командования.
Уцелевшие защитники Таллина прибыли как раз вовремя, чтобы успеть принять участие в отражении последнего штурма Ленинграда. О том, что в начале сентября город находился на волосок от гибели, было известно каждому. 30 августа, в день завершения прорыва флота, немцы перерезали железнодорожное сообщение города со страной, а 8 сентября полностью блокировали его с суши. Далее события начали развиваться со стремительной быстротой. 13 сентября до командиров подводных лодок довели план уничтожения кораблей на случай взятия города противником, 16-го – перевели все субмарины из Ленинграда в Кронштадт. Существовал еще план попытки прорыва части подлодок из Балтики на Север через балтийские проливы, но, по мнению экипажей выделенных для осуществления этого замысла лодок, он был равносилен самоубийству.
Что творилось на душе у подводников, сейчас трудно представить. В то время как на суше кипели ожесточенные бои, они, словно сторонние наблюдатели, могли только ждать исхода этой схватки и решения своей судьбы. Сами они в это время в походы не ходили. С момента оставления Таллина за пределами Финского залива не было ни одной советской подводной лодки, и для всех, включая командование флота, оставалось неясным, могут ли они вообще проникать в центральную часть Балтийского моря через развернутые в заливе многочисленные дозоры и минные поля. В одном из политических донесений, которое начальник политотдела бригады подлодок (в начале сентября все подлодки на Балтике свели в одну бригаду во главе с Героем Советского Союза капитаном первого ранга Н. П. Египко) направил в политуправление флота, говорилось, что среди личного состава бригады распространилось мнение, «что подводным лодкам нечего делать в море, т. к. противника в море нет. Финский залив весь забросан минами, и потому для подводных лодок непроходим и т. д. Единственное что осталось делать, так это идти на сухопутный фронт»
[134]. В середине сентября обстановка под Ленинградом стала по степенно стабилизироваться. Прорыв лодок через балтийские проливы отменили, но при этом произошел конфликт между командующим КБФ В. Ф. Трибуцем, настаивавшим на продолжении уже утвержденной Сталиным операции, и комбригом Н. П. Египко, обратившимся через голову комфлота в Москву на предмет ее отмены. Египко такое нарушение субординации стоило должности – 19 сентября он был зачислен в распоряжение наркома ВМФ Н. Г. Кузнецова, но до назначения преемника еще несколько дней продолжал исполнять обязанности комбрига. Трибуц решил воспользоваться этим фактом, чтобы окончательно растоптать авторитет излишне самостоятельного, по мнению комфлота, комбрига.
