Казалось, что с этого момента перед Василием Андриановичем открываются головокружительные перспективы к дальнейшему карьерному росту – ведь в советском Военно-морском флоте академическое образование имели не более 10 процентов командиров. Не имели его, по крайней мере в очной и полной форме, даже многие командиры и начальники штабов бригад подлодок. Так, например, однокашник Тураева по училищу С. Б. Верховский никогда не учился в академии, но с октября 1938 года являлся командиром 1-й бригады подлодок Тихоокеанского флота. С. Г. Горшков с мая 1938 года находился на должности командира бригады эсминцев ТОФ, а окончил приравненные к академии годичные Курсы усовершенствования высшего начсостава только в апреле 1941-го. И Горшков, и Верховский оказались на своих высоких должностях неожиданно для самих себя, в результате того кадрового вакуума, который образовался на флоте после массовых репрессий 1937–1938 годов. Тураев же тем временем спокойно учился в академии и никакого выдвижения не получил. Напротив, после ее окончания он по собственной инициативе попросил назначить его на должность командира подводной лодки! По-видимому, он считал, что недостаточное время прослужил на самостоятельной должности командира корабля и, следовательно, не имеет морального права выдвигаться на вышестоящую должность, где ему пришлось бы самому командовать опытными командирами. Так Тураев оказался в крайне немногочисленной плеяде командиров субмарин с академическим образованием
[143], в то время как его окружали командиры на 5–7 лет моложе его.
Как выпускник академии, Тураев сам выбирал себе корабль. Выбрал он один из самых новых и лучших – «сталинец» С-12. Построенная в 1937–1940 годах на горьковском заводе «Красное Сормово», с лета 1940 года субмарина на ходилась в Ленинграде на Балтийском заводе, где на ней завершался монтаж приборов и механизмов. По отчетным данным, по состоянию на конец января 1941 года техническая готовность составляла 73 процента, а ввод в строй планировался на конец года. Экипаж был укомплектован в соответствии со штатом, но при сверхкомплекте рядовых матросов должности мичманов и старшин были закрыты только на 56 процентов. На практике это означало, что многие приборы и механизмы были смонтированы недостаточно качественно, а обслуживающий их личный состав слабо знал их устройство и правила эксплуатации – ведь нигде так хорошо не изучишь системы корабля, как в процессе его постройки или ремонта. Так проявилась одна из главных проблем советского ВМФ накануне войны – ввод в строй большого числа кораблей, не обеспеченных соответствующим числом подготовленных кадров. И для флота в целом, и для С-12 в частности это имело негативные последствия…
Пока же Василий Андрианович по мере сил и возможностей занимался обучением и воспитанием подчиненных, сколачиванием их в единый экипаж. Тогда ему удалось добиться многого, но далеко не всего. По всей видимости, причиной нерешенности многих вопросов на подлодке являлся тот факт, что Тураева как высокоподготовленного командира штаб бригады и флота часто привлекал к решению задач, выходивших за пределы компетенции обычного командира корабля. Так, с 21 марта по 2 мая 1941 года, буквально накануне начала войны, Василия Андриановича командировали в состав советской военно-морской миссии в Германии, где он посетил военные и промышленные объекты в Гамбурге, Данциге, Штеттине, Киле и Берлине. Слов нет, привлечение к легальной разведывательной работе многое дало Тураеву в плане ознакомления с иностранной техникой и реальными боевыми возможностями кораблей немецкого кригсмарине, принесло пользу Родине, но длительный отрыв командира от своего корабля не способствовал повышению боеготовности последнего.
22 июня 1941 года С-12 находилась в Кронштадте и готовилась к ходовым испытаниям. Начало войны способствовало ускорению всех работ и упрощению программы испытаний (ходовые испытания не проводились – только швартовые!), в результате чего уже 30 июля корабль поднял военно-морской флаг и вступил в строй Краснознаменного Балтийского флота. Дальше по логике должен был последовать ускоренный курс боевой подготовки, но командование распорядилось иначе. 8 августа вышло распоряжение Государственного комитета обороны, в соответствии с которым все крупные балтийские подлодки типов К, Л и С должны были перейти на Север по Беломорско-Балтийскому каналу. С-12 включили в состав первого эшелона Экспедиции особого назначения. Только что вступивший в строй корабль снова начали разбирать, чтобы в облегченном виде поставить в док и начать буксировать по Неве. Но осуществить задуманное не удалось. Вот как вспоминал о событиях тех дней служивший инженер-механиком на С-13 Виктор Корж:
«В конце августа 1941 года мы начали перевод С-13 под командованием капитан-лейтенанта П. П. Маланченко на Северный флот по Беломорканалу. Поставили наши лодки С-12 и С-13 в старые деревянные лодки-баржи. Обшили для маскировки горбылями и потащили против течения вверх по Неве. Дошли до села Рыбацкое, и здесь нам приказали бросить якоря и ждать указаний. Отсюда уже вдали виднелись (в хороший бинокль) в 15 км Ивановские пороги, уже занятые немцами, а потом переданные испанской Голубой дивизии. 6 сентября 1941 года начался обстрел немцами нашего района. Нас и ПЛ С-12, которой командовал капитан 3-го ранга В. А. Тураев, обстреляла немецкая 6-дюймовая артиллерия. Несколько снарядов разорвались на правом берегу – там забегали наши солдаты. Один снаряд разорвался на левом берегу прямо у водокачки, а донышко 6" снаряда прилетело к нам в док, перерубило доску, на которой я стоял, и я полетел в док. Командир ПЛ Маланченко, который стоял рядом со мной, не успел схватить меня за ватник и спасти от падения. В результате падения я сломал малоберцовую кость и перебил пяточную кость. Матросы вытащили меня из дока, а заодно и принесли осколок – еще горячее донышко снаряда…»
[144] Так экипаж С-12 впервые вошел в боевое соприкосновение с врагом, и лишь хорошая маскировка и доля везения спасла «эски» от тяжелых повреждений или даже гибели. В конце первой декады сентября обе лодки были возвращены в Ленинград и выведены из доков. Последовал приказ немедленно перебазироваться в Кронштадт – на ближних подступах к Ленинграду шли ожесточенные бои. Выполнила его С-12 с опозданием – на переходе командир не справился с управлением и задел за опору одного из ленинградских мостов. В носовой части образовалась вмятина, получили повреждения лопасти левого гребного винта. Корабль вышел из строя на двое суток. В другой обстановке командира просто пожурили бы, но в этом случае все получилось иначе…
После оставления в конце августа 1941 года Таллина и начала генерального штурма немцами Ленинграда морально-психологическое состояние значительной части личного состава Балтфлота дало трещину. Западные базы потеряны, все корабли скучились в Ленинграде и Кронштадте, где подвергаются безнаказанному избиению авиацией и артиллерией противника, экипажи обречены на вынужденное безделье, Ленинград отрезан от остальной страны, под городом идут ожесточенные бои, доверия к сводкам Совинформбюро нет, и никто не знает, что с ним будет завтра. Морально-психологическое состояние заметно ухудшилось после указания подготовить все корабли к подрыву на случай сдачи города. Неудивительно, что в этой обстановке моряки достаточно открыто высказывали массу критических замечаний в адрес высшего командования и руководства страной. Многие топили свои тревоги в бутылке. Но командование не собиралось мириться с подобным положением дел и применяло к непокорным и морально дрогнувшим жесткие меры. Они оставили отпечаток и на судьбе Василия Андриановича.
