Подготовилось к очередной кампании и немецкое командование. В декабре 1942-го на совещании в Ставке Гитлера главнокомандующий кригсмарине адмирал Редер докладывал: «Каждая подводная лодка, прорвавшая блокаду, представляет собой угрозу судоходству на всем Балтийском море и подвергает опасности наш транспортный флот, которого уже едва хватает… Только действительно эффективная блокада восточной части Финского залива в непосредственной близости к ключевым базам противника, – продолжал адмирал, – может дать нам надежду на сохранение боевых средств и мин. Если бы даже Ленинград был полностью разрушен артиллерийским огнем, опасность со стороны подводных лодок противника продолжала бы существовать, так как Кронштадт остается их базой». В конечном итоге для сохранения боевых средств был найден другой способ – в самой узкой части между Таллином и Поркалла-Удд залив был перегорожен двойной противолодочной сетью от поверхности почти до самого дна. Ни одна подводная лодка того времени преодолеть такую сеть была не в состоянии. Там, где под сетью имелись подводные каньоны, были выставлены донные мины. Одновременно с установкой сети весной 1943-го по мере освобождения залива ото льда противник подновил свои минные заграждения. На театр прибыли дополнительные силы противолодочных кораблей, причем их задача теперь упрощалась тем, что им не приходилось отвлекаться на охранение конвоев в открытой части моря. Начиная от острова Гогланд и дальше на запад вплоть до сети весь залив прочесывался и просматривался вражескими корабельными и авиационными дозорами.
Командование бригады подводных лодок КБФ не смогло своевременно узнать об этих существенных изменениях в обстановке. Тем более что в феврале сменился командир бригады, которым теперь стал капитан первого ранга С. Б. Верховский – тот самый, который вместе с Тураевым в далеком 1931 году оканчивал училище имени Фрунзе. Все 1930-е годы он прослужил на Тихоокеанском флоте, дослужился до командира бригады подлодок и заместителя начальника штаба флота, но в 1941 году был назначен командиром бригады моряков-тихоокеанцев, брошенной на защиту Ленинграда. В апреле 1942-го бригада принимала участие в неудачном наступлении, в остальное время находилась в обороне. Когда соединение вывели в резерв, Верховского решили вернуть на флот и почему-то назначили на должность командира воюющей бригады подлодок. Не имея опыта руководства корабельным соединением в условиях войны, Верховский совершил немало ошибок и авторитета среди командиров-подводников завоевать не сумел. Напротив, благодаря его «умелому» руководству бригада попала в кризис, который по своим масштабам и глубине можно было сравнить разве что с кризисом осени 1941 года.
Все началось с того, что при попытке перейти из Ленинграда в Кронштадт в ночь на 1 мая погибла подлодка Щ-323. Произошло это по вине командования – лодке приказали идти головной, в то время как на ней не было плана перехода и координат протраленных фарватеров. В точке поворота с одного фарватера на другой должен был стоять буксир, но из-за плохой видимости до назначенного места он не дошел. Все это привело к тому, что «щука» вышла за пределы протраленной полосы и подорвалась на донной мине. Она затонула на глубине 7 метров, что давало надежду на спасение тем подводникам, которые не погибли при взрыве. Люди стали выходить на поверхность через кормовые торпедные аппараты, но наверху их никто не встречал – опасаясь немецких береговых батарей, расположенных на южном побережье залива, командование с рассветом поспешило отозвать все корабли, обеспечивавшие переход в Ленинград. Из затонувшей лодки вышло одиннадцать человек, которым не оставалось ничего другого, как, держась за выступающие из воды части корабля, ждать вечера. В результате удалось спасти только двоих – остальные погибли от переохлаждения или от осколков вражеских снарядов. Этот случай словно стал сигналом к тому, чтобы моряки вспомнили о тяжелейших потерях третьего эшелона 1942 года и обрушились с ожесточенной критикой на командование флота и бригады, которые, как считали многие, посылают людей на смерть, совершенно не заботясь о них, даже когда это возможно.
Тем временем началось развертывание подводных лодок в море. Первой в боевой поход вышла субмарина Щ-303, которой предстояло провести разведку. Она сразу же попала в тяжелейшие условия – Финский залив патрулировался многочисленными кораблями и самолетами, которые благодаря периоду белых ночей вели поиск советских подлодок круглосуточно. Для того чтобы полностью зарядить батарею, приходилось затрачивать по четыре-пять суток – через каждые полчаса лодке надо было погружаться от очередного охотника, прерывая зарядку. Лишь 19 мая – на восьмые сутки похода – «щука» дошла до меридиана Таллина, но тут, неожиданно для себя, уперлась в противолодочную сеть. Поскольку батарея вновь разрядилась, командир решил отвести лодку немного на восток, где осуществить зарядку и связаться с командованием, которое с нетерпением ждало результатов разведки Щ-303. Увы, из-за помех со стороны вражеских противолодочных сил связаться с базой удалось только 25 мая, а до того момента о состоянии подлодки можно было только догадываться. Отчаявшись ждать, командование послало в море вторую «щуку» – Щ-408. Первое и последнее донесение с нее было получено в ранние часы 22 мая: «Атакован силами ПЛО, имею повреждения. Противник не дает заряжаться. Прошу выслать авиацию. Мое место Вайндло». Наши самолеты прилетели с рассветом, но единственное, что они увидели, так это отряд вражеских кораблей, яростно бомбивших место погружения подлодки. Отогнать их ударом с воздуха не удалось – корабли прикрывались истребителями «Фокке-Вульф». В результате Щ-408 погибла сравнительно недалеко от Лавенсари, но командование КБФ оказалось не в состоянии ей помочь. Обо всем этом стало известно на бригаде до того, как в море отправили вторую пару субмарин – С-12 и Щ-406. 25 мая они прибыли к Лавенсари и стали в бухте острова в ожидании дальнейшего развития событий.
Сказать, что моряки находились в крайне мрачном настроении, значит не сказать ничего. Хотя офицеры лодок старались держаться спокойно, инструктор политотдела в своем донесении зафиксировал следующее: «Настроение обреченности, безнадежности. Эту обреченность вслух высказали 3–4 человека («нам все равно»), но факт пьянки в день отхода лодки характерен в этом смысле. С другой стороны, люди старались обрести уверенность в победе с помощью диких вещей: на С-12 настроение личного состава было поднято обнаружением крысы на лодке. Считается почему-то, что, раз крысы не ушли с корабля, значит, он не погибнет»
[152]. Так и начнешь верить в приметы: Щ-406, на которой никто не видел крыс, 29 мая ушла в поход и погибла, а С-12 командование все-таки решило в море не посылать, «вспомнив», что на ней установлена старая и поврежденная аккумуляторная батарея и с учетом этого ее шансы на успешный прорыв в период белых ночей равны нулю. 8 июня на Лавенсари вернулась Щ-303, и тогда наконец в штабе узнали, что в заливе выставлены противолодочные сети. Вскоре поступили данные аэрофотосъемки, свидетельствовавшие о том, что сеть перегораживает весь залив от берега до берега. Несмотря на очевидный вывод о том, что прорыв в открытое море невозможен, командование решило предпринять еще одну попытку, но уже после окончания периода белых ночей. Щ-303 и С-12 вернули в Кронштадт, где последнюю начали готовить к новому походу.
