Тем временем на экипаж С-56 обрушились новые испытания. Отсоединившаяся от конвоя группа охотников за подводными лодками получила задачу потопить советскую субмарину. К счастью, немедленно приступить к бомбардировке ей помешала разлившаяся из танкера по поверхности моря горящая нефть. За это время лодка успела уйти на глубину, но вооруженные гидролокаторами охотники вскоре обнаружили ее и подвергли ожесточенной бомбардировке. На субмарину обрушилось в общей сложности около семи десятков глубинных бомб.
«Слышим, как летят в воду бомбы, – вспоминал Щедрин. – Больше двадцати в серии… Хорошо, что немцы ошиблись в установке глубины. Бомбы рвутся высоко над лодкой. В лодке гаснет свет: взрывы «выбивают» батарейные автоматы. Стрелки глубомеров прыгают на много делений. Однако серьезных повреждений нет.
Через пятнадцать минут новая серия, на этот раз из четырнадцати бомб… Потом еще и еще в продолжение шести с половиной часов. Приходится менять курсы. Очень неприятно делать повороты, находясь на минном поле. Внутрь прочного корпуса просачивается вода. Лодка тяжелеет. Откачиваем за борт воду, когда рвутся бомбы, чтобы вражеские акустики не могли слышать шум работающей помпы.
Бомбежка утомила всех, но, пожалуй, больше других акустиков. Каждый взрыв больно бьет их по барабанным перепонкам»
[167].
Сколько мужества скрывается за этими скупыми строками! Непосвященному тяжело понять те чувства, которые испытывает человек, находящийся внутри стального корпуса под многометровой толщей воды, в тот момент, когда его корабль подвергается бомбардировке. Ведь в момент уклонения подводники не видят преследователей и могут составить себе лишь самое общее представление об их действиях, ориентируясь на показания акустика. В этой ситуации любая из сброшенных глубинных бомб, шлепки которых о воду зачастую можно слышать невооруженным ухом, может стать последней. Прятаться или вжиматься в укрытие, как это делает человек под воздушной или артиллерийской бомбардировкой, бесполезно. Можно лишь стоически ждать, когда противник прекратит атаку, но при этом надо не молиться, а сконцентрировать всю свою волю и чувства на показаниях приборов и работе механизмов. Еще тяжелее командиру. Он должен, преодолевая естественный в такой ситуации страх, постоянно думать, какие действия следует предпринять в следующий момент, как правильно сманеврировать в ответ на очередной маневр противника. И надо сказать, что Григорий Иванович с честью выдержал этот экзамен.
С трудом субмарине удалось оторваться от преследования, но, когда Щедрин подвсплыл под перископ, его ожидала награда – над местом атаки на высоту в полтора километра поднимался столб дыма от горящей нефти. Командир дал возможность каждому желающему полюбоваться на неопровержимое свидетельство успеха и даже сфотографировал этот столб через перископ. Практически одновременно его засняли и наши самолеты-разведчики. Оставшаяся часть похода прошла без встреч с противником, но, когда 29 мая субмарина вернулась в Полярный, ее встречали как победительницу, записавшую на свой боевой счет еще два вражеских судна.
Межпоходовый ремонт несколько затянулся, и в свое следующее патрулирование С-56 вышла только 11 июля. В северных широтах наступил полярный день, который весьма затруднял действия субмарины. В этих условиях погружаться приходилось не ближе чем в 25–30 милях от берега и дальше идти на прибрежный фарватер в подводном положении. В подобных условиях очень часто оказывалось, что к тому моменту, когда лодка обнаруживала цель, ее аккумуляторная батарея была почти полностью разряжена, вследствие чего атака срывалась. Так случалось у многих, но только не у Щедрина. Часто он шел на риск и погружался ближе к берегу, чем это разрешалось инструкцией, а на позиции мало маневрировал, предпочитая экономить электроэнергию. Вечером 16 июля ему не удалось атаковать отряд боевых кораблей, но спустя несколько часов ожидание увенчалось успехом. На этот раз атаке подвергся отряд во главе с минным заградителем «Остмарк», который возвращался в базу после постановки противолодочных мин. Вот как описал атаку сам Щедрин:
«Из полосы тумана показались корабли и суда конвоя. Транспорт, три сторожевика… Над конвоем два самолета «Арадо». Летят медленно. Кажется, будто они повисли над нами. Спешу занять выгодную позицию для стрельбы. Очень осторожно пользуюсь перископом.
В плоскости стрельбы – транспорт и сторожевик. Немного подправляю курс с расчетом поразить обе цели одним залпом. Сторожевик рядом. Ясно вижу флаг с фашистской свастикой, людей на мостике и палубе. Расстояние – не больше трехсот метров. Успеют ли торпеды на такой короткой дистанции прийти в опасное положение? Ощутимые толчки в лодке опережают доклад Скопина о выпуске носового залпа. Всего восемнадцать секунд потребовалось торпеде, чтобы найти цель.
Очень сильный взрыв… Впечатление такое, словно лодку, как горячую лошадь, остановили на полном скаку. Кажется, будто нас отбросило далеко назад. Вижу, как у борта сторожевика поднимается высокий столб воды, пламени и дыма. Когда столб осел, корабля уже не было.
Через минуту – второй взрыв. Это торпеда попала в транспорт. Наблюдать не удается. Лодка без видимой причины теряет глубину. К исходу четвертой минуты слышим еще два глухих, но сильных взрыва. Предполагаем, что взорвались котлы на атакованном транспорте»
[168].
И действительно – в тот раз С-56 удалось подкрасться к вражескому отряду и дать залп практически в упор. В тот момент, когда лодка выпускала торпеды, она была обнаружена немцами, но это уже ничего не меняло. Находившийся на правом крамболе минного заградителя тральщик М-346 получил попадание торпеды и разломился надвое. Почти сразу вслед за этим вторая торпеда, предназначавшаяся «Остмарку», попала в дрейфовавшую над водой кормовую часть тральщика. М-346 затонул в течение 50 секунд, на нем погибло 32 немецких моряка, а еще десять были ранены. Находившийся на большем расстоянии «Остмарк» успел уклониться от третьей торпеды, что же касается двух последующих глухих детонаций, которые на лодке приняли за взрыв котлов на «транспорте», то их причиной оказались глубинные бомбы, сброшенные немецким противолодочным самолетом. Сама лодка получила взрывную контузию, в результате чего водой заполнилась цистерна быстрого погружения. Это и вызвало временную потерю плавучести, в результате чего «эска», вопреки воле командира, легла на грунт. Этот рискованный маневр не имел последствий, поскольку немецкие корабли и не помышляли о преследовании и сразу после спасения остатков экипажа тральщика покинули район боя
[169].
Следующей встречи с врагом пришлось ждать чуть более двух суток. Вечером 19 июля в поле зрения акустической вахты оказалась групповая цель. Правильно определить количество и элементы движения кораблей мешал густой туман. Одну за другой Щедрин выполнил по кораблям две атаки с большой дистанции сначала из кормовых, а затем и из носовых аппаратов, после чего каждый раз слышал глухие взрывы. Добиться в таких условиях попаданий можно было разве что чудом, но в тот момент удача оказалась на нашей стороне. В результате одной из атак был торпе дирован и потоплен сторожевой корабль NKi-09 (бывший рыболовный траулер «Алане»)
[170]. Интересно отметить, что он в компании еще одного однотипного судна перевозил немецкую зондеркоманду, высланную на поиск норвежских разведчиков, высаженных С-56 в своем первом походе. Уцелевший сторожевик сбросил для «острастки» тридцать шесть глубинных бомб, но на самом деле его командир сам был испуган настолько, что, покидая район боя, посадил корабль на мель. Удачливая же подлодка, в аппаратах которой практически не осталось торпед, получила приказ вернуться в базу. Сам того не подозревая, экипаж С-56 поставил второй рекорд – он сумел достоверно потопить в течение одного похода два вражеских корабля, что на Северном морском театре не удалось ни одной другой советской подлодке. «Эску» встречали почти всем составом флота во главе с командующим вице-адмиралом А. Г. Головко, который прямо на пирсе вручил Щедрину второй орден Красного Знамени. В своих мемуарах Арсений Григорьевич посвятил Щедрину несколько страниц, что само по себе говорит о многом: «Не меньшее удовлетворение вызывают и оставляют действия Щедрина. Впрямь прирожденный подводник. А ведь он, как и Лунин, не так давно был моряком торгового флота. Общего в них, однако, только прошлое штурманов дальнего плавания и совместная учеба в так называемом подводном командирском классе. В остальном разница весьма заметна, прежде всего по характеру… Когда Щедрин докладывал, я обратил внимание на его способность мгновенно ориентироваться в обстановке и принимать самое правильное, хотя и наиболее трудное решение… Что хорошо характеризует Щедрина – это его правильное использование опыта других командиров. И не только самих командиров. Причем он, перенимая опыт, вкладывает в него свое, новое. Это, по складу ума и по действиям, – подводник-новатор, и в дальнейшем росте его я не сомневаюсь. Тем более что он не только сам совершенствует свое мастерство, но и воспитывает подчиненных в духе совершенствования, то есть правильно представляет обязанности командира. Весь экипаж «С-56» пришел к нам с хорошей выучкой, в чем мы с Виноградовым убедились в первые же дни знакомства со Щедриным и его людьми. Дальнейшее показывает, что мы не ошиблись в оценке командира и экипажа новой на флоте лодки: почти из каждого похода, вот уже шестой месяц, «С-56» возвращается с победой»
[171].
